Апостол тут же ответил:
07:31: Ты сколько вчера выпил, Олень? Какой джем? Какой сахар? Какой, нахер, чай?
О моей нелюбви к сладкому и яром обожании всего острого, горького, соленого и не вполне съедобного для адекватного человека, знали все. Неудивительно, что он заподозрил неладное. Объясняться я не стал, только простучал по клавиатуре и попросил обязательно привезти мне все это бесценное добро.
А далее как по накатанной. Якудза изнывала от скуки и писала гневные оды в сторону Отца, притихшего с поручениями уже на три недели, Малыш хотел надраться до потери пульса в старой доброй компании Ловцов, а Бес сбросил пару фоток с окраины района, где жрали друг друга два Тихони. От него другого и не ждали. Каспер как всегда молчал. Иногда все мы думали, что он разучился говорить. Трижды хоронили, будучи уверенными в том, что его сожрали где-нибудь в глухом квартале. Но Каспер, наш молчаливый и пугающий
Каспер, старый добрый Стив, разговаривать умел и умирать не собирался. Поверьте, у него имелся существенный повод жить. Повод, отличный от нашего.
Потом я ушел в душ, врубив почти кипяток и прихватив с собой относительно чистые джинсы, растянутую серую майку и зеленую клетчатую рубашку. Эта моя комната являлась, пожалуй, самой грязной и заваленной барахлом. Полки ломились от всевозможных бутылочек, стиральную машину не было видно под горой грязного разномастного белья, и даже под дверью валялась моя старая футболка. Я уж молчу о том, что здесь можно найти и пустые бутылки, и патроны, и сигаретные бычки, и россыпь презервативов и запечатанных, и использованных. Где-то, если меня не подводит память, прятался лифчик Якудзы.
Не знаю, сколько я там проторчал, по понедельникам я любил бриться, мыть волосы и поливать себя душистым ментоловым гелем. Зато в другие дни недели я совершал над собой нехилое такое насилие, чтобы помыться. В душ меня вынуждал зайти только резкий запах пота, сигарет и крепкого кофе в альянсе эти «ароматы» превращались в дьяволову смесь. Вышел я оттуда уже человеком, в принципе. Чистым, приятно пахнущим, бритым и даже причесанным на манер итальянского мафиози зализанный очкарик с дурацким хвостиком на затылке, который один черт скоро расплету, наслаждаясь творческим беспорядком на голове.
Надо бы сказать, что меня нервировала лишь одна мысль: на мне было слишком много одежды. Я был тем человеком, который, находясь в собственном доме, любит ходить в лучшем случае в трусах. Нечего даже говорить о том, что я обожал спать голышом, наслаждаясь невероятной свободой и моим особенным, персональным комфортом. Билли немного портил мне жизнь своим нахождением здесь, о чем красноречиво говорили рубашка, джинсы и майка. Признаться, не помню, когда одевался в последний раз для того, чтобы находиться у себя дома. Честно, не помню.
В оставшееся до инъекции время я быстро сбросил с видеокамеры запись на ноутбук, а потом переслал ее отцу с небольшими объяснениями о том, что произошло далее. В этот же момент я набрал сообщение Касперу, где просил пошарить в базе и поискать там кого-то с фамилией Вайнберг, кто некогда жил в Двадцатом. Каспер славился не только молчаливостью и точностью выстрелов. Он слыл неплохим хакером, для которого вскрытие надежно запароленных документов и файлов сущая чепуха. К тому же, этот парень помнил о том, что когда-то мне задолжал. А Каспер всегда расплачивался в полной мере. Будь то долг или месть.
Если подумать, то на этом список моих дел из жизни «До Билла» кончался. Максимум, на что меня бы хватило, это просмотр фильмов, курево и бесцельное лежание на ворохе подушек. Может, мастурбация, я давно об этом думал. Но теперь все оказалось несколько иначе. Мальчишка все еще спал, когда я подошел к нему со шприцом в руке.
Колоть нужно было в вену. Прозрачная жидкость в шприце неприятно пахла, напоминая о запахе забитых стариками и беременными женщинами больниц. Когда-то давно мне приходилось частенько там бывать, мудохаясь со зрением или побоями. Но это осталось в той, «внешней» жизни, где в домах жили люди, а по улицам ездили с шумом, гудением и сигналами машины. Непозволительная роскошь для Семнадцатого. Ох уж непозволительная.
Кое-как я все же смог вытащить биллову руку из пледового кокона. Он что-то неразборчиво пробормотал, попытался спрятаться в своем теплом мирке, но стоило мне провести ледяным проспиртованным ватным тампоном по его коже, он распахнул свои бешеные глаза и подлетел, как испуганная кошка. Правду сказать, руки Билл освободил из пушистого кокона мгновенно и принялся шарить ими по бедрам и кровати, но не нашел ни ножа, ни пистолета. Только свои тощие голые ляжки.
Мальчишка сопел, как паровоз. Наверное, он готов был обороняться любыми способами. На бледном изможденном лице горели испуганные, но до жути агрессивные опасные глаза. Того и гляди вскинется, бросится и разорвет глотку прямо своими тупыми человеческими зубками.
Я поднял руки и посмотрел на него тощего, голого и безоружного. Билл на меня. И во взгляде его все так же читался испуг и желание меня прикончить.
Все хорошо, Билл, сказал я, продолжая стоять на месте и позволяя себя рассмотреть. Ты в безопасном месте.