— Ученая, видать, ведёма, — отзывались слушатели. А она, известно, хуже прирожденной. В одномсходились все — так просто Васин удар ведьме не пройдет: лежит, поди, теперь где-нибудь на печи иколдовским зельем ногу парит.
А на следующее утро все в Вологде узнали: у пономаря церкви Николы издохла корова. И сделалосьтакое лихо как раз в ночь на тридцатое июля, на Силантия-Святого, когда — и младеню известно —ведьмы сосут у коров молоко, и коровы после того тотчас издыхают.
Вдруг на третий день к поздней вечерне прибежали честные старицы, Авдотья да Аграфена, и,клянясь страшными клятвами, поведали: встретили они за рекой, возле леса, хромую ведьмуСоломонидку, вдову Демки Анкудинова. И та как зыркнула на них ужасными своими глазищами — обмерличестные старицы и, творя молитву, насилу добежали до города.
И тогда добрые христиане города Вологды, собравшись, как по сполоху, у собора, двинулись зареку, дабы ведьмино злое гнездо испепелить, а бесовку с ее разноглазым отродьем побить досмерти.
Много народу отправилось к избе ведьмы, но, чем дальше уходили они от собора, становилось ихвсе меньше и меньше. Иные не дошли и до Вознесенских ворот, иные разбрелись по посаду, добраяполовина не добрела и до кладбища.
Пономарь, у которого подохла корова, возле собора шумевший громче всех, исчез по дорогеневедомо куда. А как прошли еще с версту — осталось верных людей десятка три.
И когда, стащив с сарая сено, обложили им угодные богу люди дом, то уже тогда многиезасомневались: «А ладно ли делаем?» Но когда загорелась изба, а следом за нею и сарай, всепоняли: назад пути нет. И, разбредаясь по двое да по трое, оглядывались со страхом в сердце,наблюдая, как тихо, будто во сне, горят дом и сарай и в синее небо двумя черными высокимиполосами подымается дым…
Беглецы быстро прошли Земляничную поляну, взобрались на Кривой холм и с вершиныего увидели над краем леса медленно плывущий дым. Соломонида, охнув, заплакала в голос. Тимоша иКостя враз, не сговариваясь, бросились к самой высокой сосне и наперегонки полезли к верхушке.Они увидели, как между избой и сараем ползают муравьями маленькие фигурки, как неистово пляшетжелтый огонь — стремительный, жадный, — как медленно расползаются по тропам свершившие свое делобожьи люди.
Страшно было глядеть на пожар, но какая-то сила удерживала мальчиков на дереве. Соломонидазвала их, они не слезали вниз, пока не сник огонь, не пополз в стороны, прижимаясь к траве иоставляя на земле черные круги. Только когда все кончилось, мальчики слезли с дерева и молчапошли в чащу. Там, на небольшом островке на Лешачьем болоте, опасном, всеми избегаемом месте —кому любо ходить по лешачьей вотчине? — стоял им одним известный замшелый, вросший в землюсруб.
Увидев крышу сруба, Соломонида впервые за всю дорогу слабо улыбнулась:
— Недаром говорится: «На что отец, коли сам — молодец». Как это вы, вьюноши, избенку-топриглядели?
Сруб этот Тимоша и Костя нашли три года назад. Был он для них не простоубежищем, а кладезем сокровенного, ибо, как говаривал про все секретное отец Варнава, «великабыла тайна сия». Сруб был стар, черен и настолько закопался в землю, что даже им, невеликим еще,пришлось наклониться, чтобы войти внутрь, — так сильно осела дверь, а единственное оконце, тожевровень с землей, закрыто было травой, поднимавшейся до самой крыши.
Войдя первый раз внутрь, мальчики увидели врытый в земляной пол дощатый стол, две скамьи,треснувшую печь, в углу, под иконами старого письма, темную от времени долбленую колоду.Заглянули в колоду — там ворох тряпья, а под ним — человечьи кости.
Как выскочили за дверь — того ни один из них не помнил. Однако, отдышавшись от страха, вошлиснова и, стоя у двери, внимательно все оглядели.
Под иконами деиисусного чина — Спаситель в центре, по бокам Богоматерь и Иоанн Предтеча, накраях архангелы Михаил и Гавриил — висела на тоненькой серебряной цепочке лампадка. Наприступочке печи стояла медная ступа с пестом, треснувшие глиняные горшки, ржавый железный ковш.В углу притулились две рассохшиеся деревянные кади. На столе стояла медная чернильница, кованыйпоставец для лучины. Под одной из лавок лежали заступ и железная лопата.
Затаив дыхание, мальчики подкрались к гробу и, сдвинув вконец истлевшие от времени тряпки,увидели у самого края домовины длинный, изукрашенный серебром посох, а на костях груди — золотойнаперсный крест с красными и зелеными камнями.
Достав из колоды крест и посох, мальчики положили их на стол, вытащили из-под лавки лопату изаступ и пошли вон — копать для неведомого былого хозяина сруба могилу.
Похоронив в земле колоду с костями, мальчики спрятали посох и крест под печкой, чисто убралисруб, сметя паутину, выкинув сор и мышиный помет. Расстелив на печи и разбросав по полу духмяныетравы, они ушли, поклявшись перед иконами никому никогда не рассказывать о найденном ими срубе.
Сюда-то и привезли они хворую Соломониду. И остались мать с сыном ожидатьвозвращения Кости, который отправился в город выведать, что и как.
Вечером, засветив в поставце лучину, Тимоша достал из-под печи крест и посох и показал матери.Он сказал ей, что все это лежало в срубе на печи, а о найденном скелете не проронил ни слова, нежелая пугать больную.
Соломонида с любопытством смотрела на странные вещи. Не без страха взяла в руки крест,повернула его перед огнем, и Тимоша увидел то, чего при свете дня не заметили ни он, ни Костя: постояку креста снизу вверх шла надпись: «Раб божий князь Иван Шуйский-Плетень».
Глава вторая
ВЛАДЫКА ВАРЛААМ
Вологодский архиепископ Варлаам узнал о содеянном юродами и божедомами, как толькоони вернулись в город. Крут был владыка и более всего ревновал, когда кто-либо нарушал его,архипастырскую, власть. Воеводы и наместники менялись в Вологде каждые три-четыре года, а он,владыка, правил своею епархией уже семнадцать лет. И не то было главное, что носил он санархиепископа, выше которого в России было лишь несколько митрополитов и патриарх, а то, что былон и умен, и удачлив, и на патриаршем дворе вхож в любую дверь. Говаривали, что при надобностимог он тотчас же повидаться и с самим государем Михаилом Федоровичем.
И когда узнал Варлаам, что нищая братия учинила такое самовольство и дотла спалила избушкустрелецкой вдовицы Анкудиновой, то не медля повелел привести божедомов к себе, на владычный двор.А когда калеки и странницы уселись на землю у крыльца, Варлаам долго не выходил из палат и, дажекогда пошел дождь, оставался в покоях. Однако виноватых и из-под дождя выпускать со двора невелел.
Владыка ходил по спаленной палате и вспоминал нечто давнее, лежащее где-то надне души…
Годов восемь тому неизвестно от чего заболели у него глаза: опухли веки, слезы мешали читать иписать, больно было глядеть на свет. Никто не смог помочь владыке, даже оказавшийся нечаянно вВологде аглицкий лекарь Джон Лервик. И тут келейник его, старец Геронтий, привел ко владыкестрелецкую вдову Соломониду, коя слыла изрядной умелицей, знавшей целительную силу кореньев,трав, листьев, камней и извести.
Вдовица внимательно оглядела глаза больного — покрасневшие и загноившиеся — и велела пробытьбезотлучно две недели в темном покое, по три раза в день промывая глаза коричневым травянымнастоем. На третий день Варлааму стало лучше, еще через десять дней болезнь прошла совсем.Варлаам хотел было выйти из темной комнаты вон, но решил прежде спросить о том лекарку.
Он вспомнил, как молодая, красивая вдова, войдя во тьму спаленной палаты, остановилась упорога, не то боясь споткнуться о что-нибудь, не то робея владыки. Варлаам взял Соломониду заруку — трепетную, горячую — и подвел к занавешенному холстиной окну. Откинув край занавеси,Соломонида повернула лицо больного к свету, и он почувствовал, как жаром обдало его всего, будтоот рук вдовицы да от больших черных глаз пахнуло на него зноем.