Я приближаюсь к установке, опускаю массивные перчатки в светящуюся воду и осторожно поднимаю Пухлю. Я могу только догадываться, какой она была: теплой, мягкой, наполненной жизнью. Теперь она кажется почти невесомой, ее оболочка остывает, лапки едва заметно подрагивают в моих ладонях. Я не чувствую ее дыхания.
Перекладываю ее из одной руки в другую и ощущаю, насколько она беззащитна. Массивные медицинские перчатки мешают: тонкие сенсоры вшитых в ткань пластин не способны передать тепло моих рук. Не раздумывая, подношу запястье к зубам и с силой тяну. Материал сначала пружинит, но я напрягаю челюсти, лисьи клыки прорезают защитный слой, и через секунду перчатка уже падает на пол.
Пухля опускается в меховую ладонь.
Нет! Радий бросается вперед, пытается схватить меня, но я отталкиваю его хвостом. Невесомая кисточка неожиданно превращается в хлыст. Ого! Я и такое могу?
Вольф врезается ладонями в стекло удар отдается вибрацией по всей конструкции. Селен что-то кричит, ее губы беззвучно двигаются за прозрачной перегородкой: акустическая изоляция заглушает все, что происходит за пределами лаборатории.
Сенсоры установки жизнеобеспечения сходят с ума. На мониторах тревожно вспыхивают аварийные индикаторы: система регистрирует резкое нарушение безопасности. Но меня это не волнует.
Сначала приходит тепло. Оно наполняет, разливается по рукам, становится частью меня, пробирается глубже. Сенсоры пищат, графики на мониторах рвутся вверх, линии скачут, сигнализация оглушает, но я не могу оторвать взгляда от того, что происходит у меня перед глазами: индикаторы начинают фиксировать неизвестную активность.
Энергия больше не утекает в пустоту она наполняет саркому. Крохотное тельце в моих ладонях начинает слабо пульсировать. Тусклое свечение оживает, пробегает по поверхности мягкими переливами. Цвет меняется от приглушенного серого к теплому бежевому, затем вспыхивает густым медовым оттенком, сменяется золотисто-оранжевым и, наконец, ослепляет, словно раскаленное солнце. Криокапсула заполняется теплом, которое играет на стенках, дробится бликами, отбрасывает сверкающие дорожки на каждый угол лаборатории.
Жар выходит за пределы камеры, проходит по полу, мягкими отблесками охватывает консоли управления, струится по панелям, скользит по приборам, будто убаюкивая их. Энергия больше не рассеивается она движется, живет, дышит в унисон с существом, которое я держу в руках.
Станция оживает. Панели управления выходят из аварийного режима, экраны наполняются скачками данных, системы перезапускаются, и вот уже в коридорах разносится вибрация активирующихся механизмов.
Аварийные системы восстановлены! раздается греховно-притягательный голос второго пилота. Можно подумать, он намерен соблазнить всю команду одним этим объявлением. Отчего я так уверена, что он человек?
Я опускаю взгляд. Пухля больше не дрожит в моих ладонях, ее сияние не меркнет, а мягко переливается. Она нежная, теплая,
как рассветное солнце. Лучи ласково касаются кожи, она тянется ко мне крошечными лапками, и я прижимаю ее к груди. Впервые за долгое время я хочу позволить слезам пролиться. Только, видимо, астрофурии не умеют плакать, так что ком застревает в горле.
Со вторым днем рождения, академия «Хаос-Вектор». Можно считать, что я поступила на бюджет?
Глава 12. Необыкновенный плейлист Пухли
Ну что, Лисичка, ты только что обнулила все, что мы знали о квантовой биологии.
Пухля шевелит лапкой, зевает, очаровательно топчется на месте и сворачивается комочком в моих ладонях. Хвост она подворачивает под себя и кладет на него мордочку.
Вольфрам уже стоит у выхода, руки спрятаны в карманы брюк, осанка расслаблена, но в уголках губ прячется триумфальная искра. Я смотрю на него и вижу простого мальчишку, которому больше всего на свете сейчас хочется сорваться с места, пуститься в пляс и прыгать до потолка вместе с обезумевшими от счастья Селен и Кисом. Но нет, будет держать пресную физиономию до последнего: не дай бог мы решим, что он тоже живое существо.
Мы покидаем лабораторию все еще под властью эйфории, которая никак не хочет улетучиваться. Ощущение такое, будто корабль тоже выдохнул: коридоры стали просторнее, мягкие лампы под потолком работают на полную мощность, а гул в технических отсеках дает понять, что система полностью стабилизировалась.
Когда двери гравитационного купола раздвигаются, я замираю на пороге. Передо мной разворачивается вид, который невозможно охватить одним взглядом. Под ногами прозрачная поверхность. Она будто отсутствует вовсе, и мозг не сразу осознает, что это не открытая бездна, а сверхпрочный композитный материал, способный выдерживать нагрузки, превосходящие возможности большинства сплавов. Под этой обманчиво хрупкой преградой разворачивается завораживающая картина. Фрактальные вспышки антигравитационных генераторов переплетаются с серебристым сиянием магнитных катушек, которые поддерживают поле стабильности. Между ними видны узлы силовых контуров, мерцающие, будто нервные импульсы живого организма.
Металлические конструкции опорных балок уходят вглубь корабля, соединяясь с системой распределения нагрузки, словно корни, впаянные в само сердце станции. Каждый изгиб, каждая вспышка на панелях безопасности, каждый едва заметный вибрирующий луч лазерного сенсора все это в динамике, в движении, в вечном процессе. Станция снова дышит. Загляденье!