Выйдя из церкви, они чуть было не столкнулись с монахом ордена Крестоносцев и паломником, которые поддерживали человека об одной ноге, по-видимому, из богадельни. А чуть поодаль заметили молодого человека в железном нарукавнике, играющего с друзьями в мяч. Он обернулся, и Мариетта узнала его:
Лионелло! А мы к тебе!
Тот весьма удивился. Виргилий с интересом вглядывался в его черты. Прежде всего поражала его красота: прямой нос, огромные светлые глаза, четкий контур губ, кожа что девичья, белокурые волосы, волнами ниспадающие на плечи. Не только лицо, весь его облик вплоть до кончиков пальцев был утончен: совершенная фигура, удлиненные мышцы конечностей. Природная грация сочеталась в нем с достоинством. На какой-то миг Виргилий даже почувствовал укол ревности.
Вы как раз вовремя. Мы чуть не подрались. Давно пора прекратить игру.
Он жестом показал двум своим партнерам и троим противникам, что партия окончена. Один из них приблизился, Лионелло представил его:
Вряд ли вы знакомы. Мой друг Зорзи Бонфили.
Предом встрепенулся. Перед ним был не один, а два участника вечера у Атики. Насколько совершенен был Лионелло, настолько безобразен был Зорзи. Мглистый цвет лица, искривленный рот, глаза навыкате, крупный нос, неаккуратная бороденка. Весь он был какой-то угловатый и укороченный. Однако внимание притягивали не его впалая грудь и ляжки некрасивой формы, а левая рука с неподвижными фалангами. Что это: галлюцинация или Зорзи и впрямь похож на старого сатира с полотна Тициана? Понимая, что слишком долго задержался взглядом на его изувеченной руке, Виргилий перевел глаза на его лицо.
А что, Зорзи это венецианское имя?
Маленькие злые глазки Зорзи моргнули. За него ответил Лионелло:
Так на венецианском диалекте звучит имя Джордже, по-французски Жорж. В Венеции буква «Z» в особом почете! Она заменяет «G». Вот, к примеру, евангелист Иоанн по-английски звучит как Джон, по-французски Жан, по-испански Хуан, по-португальски Жоао, а на нашем диалекте Зан или Зани. И добавил, откидывая волосы назад: Раз уж какая-то надобность привела вас ко мне, почему бы нам не устроиться поудобнее? Игра меня утомила.
Он предложил посидеть прямо на берегу у воды, в тени деревьев, но его друг воспротивился:
Только не там! Вот уже скоро три десятка лет, как Сенат постановил построить здесь набережную, чтобы покончить с этой проклятой топью.
Услышав его злобный голос, Виргилий и Мариетта невольно отшатнулись. Они узнали его, этот голос. Их руки встретились. Каждый получил подтверждение своего первого впечатления. Зорзи Бонфили был одним из тех грабителей в масках, которые рыскали в мастерской Тициана, пока они прятались за «Пьетой». Они постарались никак не выдать себя и дружно заулыбались. Лионелло фамильярно, жестом, не лишенным нежности, обнял друга за плечи. Виргилий перестал улыбаться. В ответ на жест Лионелло Зорзи обнял его за талию. Изумление Виргилия возрастало. Зорзи подметил происшедшую в нем перемену, и некоторое время царило замешательство. Лионелло постарался его рассеять:
Приглашаю вас к себе!
Он не предложил им осмотреть залы, полные произведений искусства: полотен великих мастеров, римских скульптур, китайских ваз, персидских ковров, арабской посуды и византийских золотых изделий. Однако угостил их белым сухим вином.
которое любила императрица Ливия.
Из окон открывался чудный вид на Венецию. На вопрос Зена о цели их визита ответила Мариетта. Стоило Зорзи услышать имя Атики, глаза его вспыхнули нехорошим огнем.
Атика, эта тварь на содержании наших врагов! Голос его дрожал от негодования. Будь проклят день двадцать девятое мая 1453 года, когда Константинополь попал в руки султана
Мехмеда Второго. Празднуя свою победу под сводами Святой Софии, превращенной им в мечеть, он благодарил Аллаха. С тех пор турки не переставая грозят нам. Мало-помалу наладили флот и завоевывают Средиземное море наше море.
Далее Зорзи повел рассказ о постепенной сдаче туркам «Mare Nostrum».
Виргилию вспомнились строчки Иоахима дю Белле, который, поминая обряд обручения Венеции с Адриатикой, иронизировал:
Венецианцы-глупцы все с морем брачуются, Турки давно уж в любовниках ходят.
На короне нашей ослепительной империи осталось лишь три камня: Корфу, Кандия и Кипр Кипр!
При упоминании об острове, где родилась божественная Афродита, покалеченная рука Зорзи, до того рассекавшая воздух, бессильно повисла. «Кипр! Ну конечно! пронеслось в голове Виргилия, вспомнившего, что сказал по поводу Зорзи Пальма. Он ведь был ранен в бою за Кипр. Я собирался расспросить дядю, но, кажется, могу прямо здесь и сейчас получить урок истории».
И он не ошибся. Зорзи с горечью в голосе повел свой рассказ с 1570 года. С очевидной пристрастностью изложил он расстановку сил в начале семидесятых годов так, как видел ее сам. Остров Кипр был лакомым куском, приносящим в год доходу не менее трехсот шестидесяти тысяч дукатов. Пшеница и хлопок, вино и растительное масло, соль и сахар были там в изобилии.