В том, что Надя пригласила его к себе домой, не было ничего необычного. В самом деле, не век же им ходить по улицам и смотреть в местном кинотеатре старые фильмы. Но Лукоянов это приглашение рассматривал по-своему он думал о нем еще тогда, в автобусе, по пути в военный городок, думал об этом и сейчас, когда играл с Левой Парфеновым в шахматы. Приглашение Нади казалось ему знаком особого доверия к нему, и он размышлял о том, какое впечатление произведет. И хотя в наше время не особенно привыкли считаться с мнением родителей, все же Лукоянову очень хотелось понравиться ее матери.
Думая о том, что ему предстоит совершить в недалеком будущем, он тут же вспомнил и своих родителей. Правда, его родители были далеко и о знакомстве с ними Нади пока не могло быть и речи, он тем не менее живо представил эту картину: Надя в его родном городе, они гуляют с ней по улицам, любуются Волгой, она пришла в его родной дом, разговаривает с его матерью Эта картина, неожиданно мелькнувшая перед ним, так взволновала его, что он, стараясь не выдать своих чувств, опустил глаза и прошептал про себя, как заклятие: «Это здорово! Это прекрасно! И это будет, будет! Обязательно будет!»
«Моим она понравится», подумал он, решив видимо, что все, что по душе ему, должно быть по душе и его родителям.
Ему захотелось сейчас же оставить шахматы и рассказать Парфенову о своих чувствах к Наде, но он боялся насмешек. Лева острый на язычок, любитель посмеяться над романами своих сослуживцев. Да и по адресу некоторых офицерских жен он не стеснялся проезжаться: то ему не нравится чей-то туалет, то манера разговаривать слишком громко говорит, то походка утиная Нет, Леве доверяться нельзя, сам потом будешь не рад.
Парфенов сделал очередной ход ферзем и с довольной улыбкой откинулся на спинку стула.
Пришлось Лукоянову всмотреться в ситуацию: да, пока он тут размышлял о своих прошлых и будущих встречах, Лева время не терял понапрасну и загнал его короля в угол. Кажется, одну партию Лева отыгрывал.
Хотя, если попытаться, если пошевелить как следует мозгами
Но Лукоянов не испытывал гроссмейстерского тщеславия и не хотел ломать голову над сложившейся ситуацией.
Он посмотрел Парфенову в лицо.
Ну что, сдаешься Или как? спросил Лева.
Сдаюсь, сдаюсь, ответил Лукоянов, подумав, что надо будет поскорее заканчивать игру, которая у него сегодня явно не шла.
Они все же снова расставили фигуры на шахматной доске. Белыми играл теперь Лева, и Лукоянов попросту сдал ему партию она заняла не более получаса.
Может, еще сыграем?
Но Лукоянов наотрез отказался:
Мы же квиты.
Квиты, квиты, подтвердил Лева без энтузиазма. Я же чувствовал, что ты играешь в полсилы.
Играл как мог. Не получалось.
Не тем голова у тебя занята.
Лукоянов ничего не ответил.
Было уже около двенадцати часов ночи. Помолчав, Парфенов начал длинный рассказ о том, какая у него была девушка, когда он находился в училище. Лукоянов рассеянно слушал, вспоминал Надю, курил. Парфенов потом замолк, и они оба молча сидели несколько минут. Молчание нарушил опять же Парфенов, на этот раз он заговорил о капитане Федотове. Все то же самое, что и раньше: что Федотов солдафон, придирается по мелочам, что отношения у них становятся все хуже и хуже и что пока рядом Федотов, ему, Парфенову, ничего тут не светит
На эти разговоры, много раз слышанные, Лукоянов уже не реагировал. Да и как было реагировать, если Лева не терпел даже пустяковых замечаний. Попробовал однажды спросить: «Ты не преувеличиваешь?», так Лева рассердился, неделю после этого не заходил. Обидчивый товарищ.
Выпалив
все свой заряды по Федотову, Парфенов снова заговорил о девушках, рассказал несколько случаев из школьной жизни и тут же, без всякого перехода, спросил:
У тебя было много девчонок?
Что значит много? пожал плечами Лукоянов.
Ну вообще, сколько три-четыре?
Разве в этом дело? Лукоянов затянулся и закрыл глаза. Сколько у него было встреч?.. Разве это имеет значение?
Он вспомнил Лялю Баташову, которая теперь будто и не существовала для него. И двухэтажный кирпичный дом с общей кухней и всегда распахнутыми дверями парадной казался ему приснившимся. Наверно, это нехорошо так поступать. Наверно, следовало бы объясниться Но какой-то внутренний голос упрямо подсказывал ему, что объясняться с Лялей не надо она и так все поймет. Лишний разговор только обидит ее или еще хуже унизит.
Ему вдруг стало жалко Лялю, в сущности, неплохая вовсе женщина, а вот судьба, видно, не сложилась. И сам себе он показался противным, потому что ведь точно знал, всегда знал, что встречи их несерьезны. И чувство, которое когда-то он испытывал к Ляле, было так не похоже на то, которое он питает теперь к Наде. С Надей все, все другое, а от Лялиных поцелуев осталась лишь на душе тяжесть и чувство вины Впрочем, этими размышлениями он не мог поделиться сейчас с Парфеновым они были слишком сокровенными. И не мог он подсчитывать, сколько было у него встреч с девушками эта арифметика показалась ему дикой. Не существовало раньше ничего, и есть у него только одна девушка Надя.