Через несколько минут рядом с ним оказывалась жена, успокаивала; Павел тоже появлялся, улыбаясь пожимал плечами, просил извинения мир в семье как будто восстанавливался, но он в любую минуту мог быть нарушен. И это отчетливо сознавал Хомин. И самое главное было непонятно ему: отчего это происходит? Чем Павел недоволен?
Сын заканчивал школу. Дочь училась в педагогическом институте. Хомин гордился тем, что его дети могли выбрать себе любую дорогу. Сам он тоже выбрал себе дорогу уже много лет назад. Он достойно нёс свою службу в армии и это тоже было предметом его гордости. В полку его дважды переводили на отстающие участки каждый раз после личного разговора с полковником Громовым. Что ж, он переходил, куда посылали. Переходил и справлялся: отстающие подразделения выравнивались и занимали достойное место.
А как же иначе! Иначе и быть не могло.
Он пытался внушить все эти мысли Павлу. Тот вроде слушал, но было совершенно отчетливо видно: до сердца его эти мысли не доходят, не затрагивают его чувств. Слушал так, потому что иначе отец рассердится. И это тоже понимал Хомин и очень переживал.
Что-то происходило с Павлом не то. А что Хомин пока не мог разобраться и не знал, какие меры надо принять. В своей армейской службе он был умелый руководитель и знал многое и на человека умел повлиять. Но то была армия, а тут семья, родной сын.
Иногда возникало сознание, что в роте ему многое удается сделать, почти все, а дома нет.
А может, это происходило потому, что в течение многих и многих лет он всего себя отдавал службе, с утра до вечера, до поздней, бывало, ночи?. Да разве он следил, как течет время он не замечал его.
Хомин любил читать воспоминания знаменитых полководцев. Особенно о последней войне. Читая, он как бы сам заново переживал пережитое. Кроме того, в книгах обнаруживалось много поучительного. Маршал Рокоссовский говорил, что командующему фронтом обязательно надо бывать на передовой, в окопах: чтобы не потерять контакта с людьми, с солдатами, которыми он командует. Эта мысль, простая и вместе с тем такая глубокая, поразила Хомина в самое сердце. Прославленный маршал положил себе за правило бывать с солдатами. А что же остается делать им, людям рангом много ниже?..
Хомин давно вменил себе в обязанность поселение занятий в роте, особенно тех, которые считал наиболее важными.
Спустя час после разговора с Шустиковым он направился на штурмовую полосу.
Он поспел как раз вовремя: Матвеев давал последние указания командирам взводов.
Бой в городских кварталах, говорил он, требует быстроты и натиска. Он сделал паузу, удивленно посмотрел на подошедшего Хомина, как бы спрашивая: что-нибудь случилось? И, помолчав, продолжал: Натиска и четкого взаимодействия.
Он снова замолк и поглядел на Хомина.
Петр Степанович, можно вас попросить об одном?
Пожалуйста.
Вы ведь участвовали в уличных боях?
Да, подтвердил Хомин. В городе Кенигсберге.
Не могли бы вы поделиться опытом?
Хомин закашлялся от неожиданности. Командир роты словно прочитал его мысли: он ведь только сейчас вспоминал о тех боях.
Что ж, я с удовольствием.
Товарищи офицеры, прошу внимания! распорядился Матвеев.
Прапорщик Хомин секунду-другую подумал, а затем стал вкратце излагать обстановку, которая сложилась тогда, в сорок пятом, весной, в Кенигсберге. Тогда автоматчик Хомин входил в состав одной из штурмовых групп, бравших город. Дом за домом отвоевывались, квартал за кварталом умелыми действиями отсекались опорные пункты фашистов.
Что важно, товарищи офицеры, обведя глазами командиров взводов, резюмировал Хомин, внимательно следить
за противником: где он и как себя ведет вся разведка на ходу Саперы и самые меткие стрелки посылаются вперед вам, конечно, понятно для чего. Он говорил медленно, после каждой фразы делал паузу, как бы подчеркивая этим значение того, о чем рассказывал, Каждый бросок должен быть неожиданным для противника, тут не числом достигается успех, а хитростью, быстротой Вот, пожалуй, и все, что могу сказать.
Спасибо, Петр Степанович, поблагодарил Матвеев и, повернувшись к офицерам, скомандовал: По местам, товарищи!
Наблюдательный пункт обосновался на взгорке оттуда штурмовая полоса, представлявшая собой «разрушенный дом», хорошо просматривалась. Обвалившиеся стены, бетонные перекрытия между этажами, лестничные марши, балки, заграждения, завалы все это предстояло солдатам преодолеть.
Очерёдность остается прежней? спросил Палыгин.
Очередность? переспросил Матвеев задумчиво и покачал головой. Ишь как расположились, будто на пляже, добавил он, кивнув в сторону неглубокой лощины, где сосредоточивалась рота.
Солдаты второго взвода полулежали на склонах подсохшей лощины. Курили, весело переговаривались. Судя по их позам, им было удобно там лежать под теплыми лучами солнца, вдыхать запахи прогревающейся земли, слушать чириканье воробьев на дороге, смотреть, как по синему небу плывут кучевые облака.
«Ну, совершенно идиллическая картинка: отдыхаем, покуриваем А где же психологический настрой? подумал Матвеев. Сколько можно говорить одно и то, же!»