и иногда напоминает о себе.
«Ах, любовь, любовь!..»
Было уже три часа ночи, когда Лукоянов достиг военного городка. Он поднялся к себе в комнату, быстро разделся, еще раз взглянул на часы, лёг и мгновенно заснул.
Глава седьмая
Да, со вздохом ответил Шустиков. Панков вообще небрежничает, это общеизвестно.
Даже общеизвестно! Белесоватые глаза старшины уперлись в лицо сержанта. И что же вы намерены предпринять?
Будем принимать решительные меры
Шустикову очень не хотелось говорить сейчас о Панкове он зашел к старшине в каптерку, чтобы позондировать почву насчет новых брюк и куртки: сержант был любитель пофорсить.
С этим Панковым, товарищ прапорщик, полно мороки всякой. А сколько на него времени потрачено и мной, и командиром отделения, но, понимаете, Панкову все как с гуся вода. Ну, трудный, избалованный с детства избалованный мамашей и папашей Вот мы теперь за них и мучаемся.
Рыжеватые брови у Хомина взметнулись и тут же опустились.
Мамашей и папашей? переспросил он.
А кто же его баловал? Не мы же с вами? сказал Шустиков.
Да, не мы. Но теперь он находится не у себя дома, а служит в армии, и вы его командир.
«Началось, сокрушенно подумал сержант и кивнул. Дался ему этот Панков! Теперь жди лекцию» Настроение у старшины было явно не из благоприятных: заводить разговор с ним насчет нового обмундирования едва ли стоило. «Придется в другой раз прийти».
Шустиков молчал ждал, когда старшина утихомирится.
Что ж, может, отступиться от Панкова совсем? А? продолжал Хомин. Может, так сделаем: пошлем специальную докладную, скажем, командиру дивизии? Так, мол, и так, товарищ генерал, не поддается гражданин Панков воинскому воспитанию, порядок нарушает, нельзя ли его уволить в запас досрочно?
Насмехаетесь, произнес укоризненно Шустиков, а дело серьёзное.
Вот и я о том же, сухо сказал старшина, дело серьезное. Займитесь Панковым, индивидуально займитесь. Есть еще вопросы?
Нет вопросов, ответил Шустиков и вышел.
Прапорщик Хомин остался в каптерке один. Он прошел вдоль стеллажей, окидывая беглым взглядом свое хозяйство. Порядок образцовый, каждая вещь на месте. Вот здесь запасная обувь, здесь принадлежности для чистки оружия. В шкафах, расположенных вдоль стен, выходное солдатское обмундирование, в ящике индивидуальные пакеты.
И какая во всем система! Все предусмотрено: вещи, которые требовались чаще, лежали ближе к выходу подходи и бери. Это только называется каптерка, а на самом деле тут целое предприятие, тут в случае необходимости можно и мастерскую организовать инструменты, вот они: сапожный, столярный, слесарный, лежат в специальных ящиках Конечно, пришлось потрудиться, собирая это хозяйство. Командиры в роту приходили и уходили на повышение («фигуры движущиеся», как выражался Хомин), а он, старшина, оставался, он «величина постоянная». Ничего, срабатывался с людьми, характер у него приемлемый. Вот и теперь новый командир роты старший лейтенант Матвеев ничего, умный человек, понимающий и дело свое любит.
«Человека на любом посту красит дело, размышлял далее Хомин, сидя у себя в каптерке. А наше дело учить солдата. Обязанность наша воспитывать бойцов дисциплинированных, храбрых, сознательных Для этого надо много, очень много работать».
Сам он всю жизнь работал.
Если бы ему задали вопрос: а не жалеешь, что остался в армии, что обрек себя на многие годы жить среди солдат, волноваться их заботами он бы рассмеялся (его рассмешило бы словечко «обрек») и сказал: «Нет!»
Армия была его домом, его душой, она дала ему то место в жизни, где он чувствовал себя уверенно, надежно.
Некоторые позволяли себе насмешки: «Вечный старшина! Старшина до седых волос!» Но Хомин считал, что лучше маленькое дело исполнять хорошо, чем большое плохо или посредственно. Впрочем, употребляя слово «маленькое», он явно скромничал: ничего себе маленькое боевая мотострелковая рота.
В полку Хомина постоянно хвалили. Сам полковник Громов, человек заслуженный, выступая на собраниях, ставил Прапорщика в пример другим: «Надо учиться у товарища Хомина! Очень хорошо, что у нас есть такие люди»
«Работа возвышает человека, думал Хомин с присущей ему афористичностью. Она не может быть маленькой или непрестижной».
И всегда в таких случаях у него начинался мысленный разговор с сыном Павлом.
«Что
такое старшина? витийствовал Павел, сидя на диване после сытного обеда. Стрижка, баня раз Чистота и порядок в казарме, столовая, белье, портянки два»
«А разве этого мало? вступала в разговор мать. Ты привык жить в семье, привык, чтобы о тебе заботились».
«Что же тут особенного? На то семья и существует! восклицал недоуменно Павел. Я не нахожу здесь ничего исключительного: родители должны заботиться о своих детях».
«Так-то оно так!» Мать задумчиво качала головой. Оказывается, ее Павел совершенно не ценит ее работу.
«И совсем это не так! Совсем не так! вмешивался в разговор Хомин, задетый за живое словами сына «баня», «портянки». И насчет того, кто, что, кому должен, тоже надо разобраться И с той и с другой стороны определить обязанности, а не только так, чтобы тебе» Хомин начинал горячиться, кричать, и разговор кончался тем, что он выходил в кухню, усаживался, разъяренный, у окна и цедил сигарету за сигаретой.