А если о человеке?
Она опять мимолетно глянула на него и засмеялась.
Это уже другая тема, товарищ лейтенант Нам, между прочим, сюда.
Они свернули по улице влево. Дорога здесь оказалась хуже: по замерзшим кочкам и колеям, слабо освещённым фонарем, было неловко идти. Лукоянов прижал ее локоть к себе, но она отстранилась.
Я здесь привыкла ходить, все колдобины знаю. Вон мой дом.
Который? Лукоянов поглядел по сторонам, ища ориентир, чтобы запомнить место. Почти все дома были одинаковы, только над крышей противоположного дома возвышалась сложной конфигурации антенна.
Вы не туда смотрите. Вон перед вами. Надя показала рукой на небольшой домик за штакетником. Окна по фасаду светились.
Вас ждут, проговорил Лукоянов печально.
Конечно, ответила она с каким-то неясным задором.
Мама, наверное, думает: куда-то дочка пропала.
Возможно, думает.
Что же вы ей скажете?
Надя переспросила (она имела привычку переспрашивать некоторые вопросы) и ответила:
Скажу, что ходила с лейтенантом в кино.
Прямо так и скажете?
Прямо так и скажу, улыбнулась она.
Молча они прошлись по тротуару около ее дома и снова остановились.
Стало еще темнее, где-то на соседней улице бренчала гитара, и кто-то подпевал, голос был едва слышен, только доносилось сплошное бренчание.
Мы с мамой дружно живем, я ей все рассказываю и что на работе бывает, и если какая неприятность, то она вместе со мной переживает и даже советы дает, иногда такие неожиданные. Тут ломаешь, ломаешь голову, как поступить с каким-нибудь шалопаем, а она два-три слова и так хорошо подскажет, так вовремя Теперь, знаю, сидит на кухне, меня дожидается, думает, что я на собрании или выезд какой был, а я в кино шастала
Лукоянову очень понравился весь этот разговор. И он тут же вспомнил свой дом, который был далеко. Мать к нему тоже относилась нежно и часто скрывала от отца, когда он был еще маленьким, разные его провинности. И матери, и отцу очень Пришлось по душе, что он пошел в военное училище и посвятил свою жизнь армии. Они, правда, собственную радость объясняли по-своему, с чисто родительских позиций: не разболтается; военная дисциплина вот что им
казалось главным в его профессии, рассуждали так, будто сын у них рос с замашками разгильдяя. Отец работал на ткацкой фабрике мастером, ему уже было порядочно лет, и в последние годы он стал немного чудить: очень увлекался подсчетами сколько метров ситца его участок дал за неделю, за месяц, за год, за два, за три Сам подсчет этот не вызывал возражений человек должен знать, какую приносит пользу обществу. Но отец, мысленно раскатывал эту ткань, как ковровую дорожку, по разным маршрутам: сначала до Москвы, оттуда в Ленинград, в Ригу, в Таллин, Калининград, километр за километром, и так вдоль всей западной границы. Он укутывал тканью со своего участка всю нашу огромную страну и радовался, как ребенок, что может это сделать не один раз и не два.
Лукоянов хотел рассказать Наде про отца, но не успел она опередила его вопросом:
Когда отходит автобус? Вы не опоздаете?
Не опоздаю, уверенно ответил Лукоянов. В ноль часов с минутами.
Она вытянула руку, повернувшись лицом к фонарю, посмотрела на часы и ахнула.
Бегите скорее! Немедленно бегите! До свидания! И, протянув руку, она тут же вырвала ее, повернулась, быстрыми шагами направилась через палисадник к крыльцу.
Но Лукоянов остался стоять на месте. Он улыбался ей вслед и стоял до тех пор, пока за ней не хлопнула входная дверь.
Он продолжал улыбаться, радуясь, сам не зная чему: ее беспокойству, тому, что сегодня вечером состоялась их встреча, и даже собственному вранью, потому что на самом деле никакого автобуса в ноль часов с минутами не было. Да, он соврал. Следующий рейс ожидался только ранним утром. Но не мог же он ждать до утра.
Лукоянов одернул шинель, еще раз оглянулся на светящиеся окна домика. Луч от покачивавшегося фонаря холодно, скользил по коричневой металлической крыше. На улице было пустынно, только по-прежнему, теперь уже совсем далеко, бренчала гитара. «Ишь неугомонный», подумал Лукоянов.
Он вздохнул и широким шагом, глядя внимательно себе под ноги, направился к шоссе.
«Придется совершить марш-бросок Внеплановый марш-бросок. Ну что ж, докажем, на что мы способны. Только заранее не сообразил надо бы захватить карманный фонарик. Ну ничего, на будущее буду умнее»
Вот и последние кристцовские огоньки остались позади. Лукоянов Посмотрел вверх, на небо. Луна уже поднялась высоко и свинцовым светом освещала поле, на котором темно-серой лентой слабо обозначилась дорога не вся, а лишь метра три впереди. Но и за эти метры Лукоянов благодарил луну: при ее свете он шагал ходко.
А когда вошел в лес, то проклял все на свете сплошная черная темнота лежала кругом и ориентироваться часто приходилось по еле видимой прогалинке между макушками деревьев. Если же ветви вверху смыкались, то он то и дело налетал на кусты или дерево, попадал ногами в глубокую колею лесная дорога измучила его.
В тишине шагал он мимо, спавших в ночи деревень. Собаки лениво облаивали его, низкие дома с пологими крышами из темноты, тускло белея занавесками на окнах, смотрели ему вслед. За деревней с ласковым названием Колышки был крутой спуск, дорога опускалась в ложбину, на дне которой в эту пору всегда было полно воды. Лукоянов выломал палку и, ощупывая ею дорогу, утопая иногда чуть не по колено в воде, неуклюже выбрался на противоположный склон. Это было самое трудное место на его пути. Сразу же за ложбиной простиралось холмистое поле. Простор его, мутно освещенный луной, прибавил ему силы, дальше пошел грейдер, и луна будто выросла, её бледный свет четко освещал дорогу.