Ну что, Петр Степанович, пора, наверно, и по домам, протянул Матвеев, слегка потягиваясь.
Рота сейчас из клуба придет, проведу поверку и уйду, ответил Хомин, не меняя прежнего серьезного выражения на лице.
Тогда до завтра!
Да завтра, Федор Васильевич!
Матвеев вышел из канцелярии и, спускаясь из казармы по бетонной лестнице, снова, как и полчаса назад, подумал о Хомине: «Повезло мне со старшиной, крепко повезло. Хозяин в роте» Ему все больше по душе становился этот человек своей деловитостью, внешней неторопливостью и суровостью, особой, даже подчеркнутой, обязательностью. Находясь рядом с таким человеком, волей-неволей будешь следить за каждым своим шагом, тянуться к его уровню. И это не только не отпугивало Матвеева, а, наоборот, привлекало его к Хомину, заставляя с особым вниманием прислушиваться к каждому слову старшины, хотя вместе с тем он отлично понимал, что командовать такими людьми, как Хомин, не просто и не легко.
«Ну что ж, что не просто и не легко, но зато при желании можно и самому набраться ума», рассуждал Матвеев.
Матвеев постоял с минуту около казармы, вдыхая всей грудью свежий морозный воздух. Темнело в вышине небо, мерцали звезды. Снова было тихо, и голые деревца в сквере стояли не шелохнувшись, кое-где нагруженные шапками снега.
До дома, где жил; Матвееву предстояло пройти километра полтора, и он заторопился, прибавил шагу, вспомнив про свое утреннее обещание жене, Лизе, вернуться пораньше. Он хотя и упрекал себя за то, что не сдержал этого обещания, какое-то другое чувство совершенно отчетливо говорило ему, что все было сделано правильно: и то, что он зашел к майору Третьяченко и посидел там именно столько, сколько полагалось посидеть новому в гарнизоне офицеру, и то, что потом направился в казарму и вел там незапланированные беседы с солдатами и с прапорщиком Хоминым, все это было нужно, всё это близко касалось его, Матвеева. И хотя объяснить словами зачем «нужно» он сейчас бы не смог, все же он твердо знал, что нужно, и, наверно, поэтому на душе у него было весело.
Когда Матвеев вошел в знакомый подъезд, поднялся на третий этаж и открыл своим ключом дверь квартиры, к нему навстречу торопливыми шагами вышла жена Лиза, в халате и накинутом на плечи платке.
Наконец-то! сказала она.
Что случилось? Он постарался сделать вид, будто напрочь забыл про свое обещание.
А то, что я начала волноваться. Ты взгляни на часы.
Матвеев не стал глядеть на часы, снял шапку, шинель, протянул руки и осторожно привлек Лизу к себе:
Не сердись. Пришлось задержаться.
Лиза для вида насупила брови, изобразив обиду, но ее красивые карие глаза улыбались.
Ладно, садись ужинать.
Матвеев и Лиза поженились недавно, перед новым годом, и все еще не привыкли друг к другу их разговоры, когда они оставались одни, были наполнены разными полудетскими мелочами, которые сами по себе не имели никакого значения для них и упоминались, лишь для того, чтобы еще раз выразить свои чувства друг к другу, услышать свои голоса, насладиться снова оттенками интонаций, таивших для них обоих столько нового, неизведанного.
Лиза быстро собрала в кухне
на стол и, оправляя одной рукой волосы, спадавшие локонами на плечи, придирчивым хозяйским взглядом осматривала, не забыла ли чего поставить, все ли, что нужно, было на столе? Ужин она приготовила часа три назад и уже несколько раз после этого подогревала.
Ну а ты как? Что тут делала без меня?
Это был его постоянный вопрос. Лиза каждый вечер это слышала.
У радиоприемника просидела такую вещь передавали!..
Какую-нибудь постановку?
Нет. Оперу «Евгений Онегин».
Оперу? изумился Матвеев. По радио?
Да, кивнула Лиза. Запись старая, сразу после войны, видно, была сделана. Я, знаешь, заслушалась.
Так, так
Сам Матвеев к опере был равнодушен, ему было непонятно, почему обыкновенные слова надо произносить нараспев. Поэтому на него произвел большое впечатление сам факт, что его Лиза могла целый вечер просидеть у радиоприемника и слушать оперу.
Однако все, что делала Лиза, это повелось почти с первого дня их совместной жизни обладало для него особым, даже непререкаемым авторитетом. «Значит, чего-то мне не хватает, не дорос я, видно, до некоторых вещей, подумал Матвеев, делая в уме себе пометку: обязательно научиться, обязательно стать вровень с Лизой, Уж если она говорит о чем-то хорошо, значит, это действительно стоящее»
Красиво пели?
Очень.
Наверно, самые знаменитые певцы?
Очень знаменитые: Козловский, Михайлов, Норцов Великаны.
Козловского я тоже слышал не раз. Правда, не в опере. Но голос у него действительно такой, что за душу берёт. Он тогда песни украинские и русские пел я чуть не плакал, честное слово!
Верю.
Она поставила на стол сковородку с жарким.
Ешь прямо из сковородки аппетитнее.
Матвеев благодарно улыбнулся. Он вырос в детском доме, жил в общежитиях никто никогда раньше не интересовался у него, аппетитно ли то или иное блюдо или не аппетитно. Ел в столовке, что подавали, или заходил в магазин, покупал что-нибудь на завтрак, на ужин, почти никогда не задумываясь особо, насколько это вкусно. Лиза перевернула всю его жизнь: за ним теперь ухаживали, как за малым ребенком, его мнением интересовались Он смотрел на лицо Лизы, на ее чуть смуглый лоб, на пушистые, будто бархатные, брови, и душу его до краев заполняла нежность. Он даже сам раньше никогда не мог представить, что может существовать в нем такая нежность, такое большое чувство, о котором словами и не скажешь бессильны тут слова.