Дурень, сказал Лукас. Пойми ты: теперь до выборов недели не пройдет без того, чтобы кто-нибудь из них не пошарил в овраге коли Рос сказал им, что там прятали. А если тебя обратно поймают, у тебя не будет свидетеля, на котором ты с прошлой осени женат.
Теперь меня не поймают, сказал Джордж. Теперь я ученый. Буду на нем работать, как вы велите.
Давно бы так, сказал Лукас. Вот стемнеет, бери телегу и увози его из оврага. Я покажу, куда спрятать. Хе, сказал он. Этот небось старого родной братец, будто старого и не уносили.
Нет, сэр, сказал Джордж. Этот хороший. Змеевик у него почти что новый. Почему я и цену не мог сбить. Крыльцовых и колодезных еще бы два доллара, и хватило, но я сам достал, вас не пришлось беспокоить. Да я не о том волнуюсь, что меня поймают. Я голову ломаю, что мы Нат скажем насчет крыльца и колодца.
Кто это «мы»? спросил Лукас.
Ну тогда я, сказал Джордж.
Лукас посмотрел на него молча. Потом сказал:
Джордж Уилкинс.
Сэр? сказал Джордж Уилкинс.
Я насчет жены советов никому не даю.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Обождите здесь.
Нет, нет, сказал коммивояжер. Я с ним сам потолкую. Если не смогу ему продать, тогда и Он остановился. Вернее, отпрянул: еще бы шаг и он налетел на Лукаса. Он был молодой, под тридцать, самоуверенный, с бойкостью, слегка потертой, и нахрапом, свойственным людям его призвания, белый. Но тут он даже говорить перестал и поднял голову к негру в старом комбинезоне, смотревшему на него не только с достоинством, а властно.
Здесь обождите, сказал Лукас.
И вот под ясным августовским утренним небом торговец прислонился к ограде, а Лукас пошел в лавку. Он поднялся на крыльцо, возле которого стояла под широким фермерским седлом молодая светлая кобыла со звездочкой и в трех чулках, и вошел в длинную комнату, где на полках были разложены консервы, табак, лекарства, а на крюках висели цепные постромки, хомуты, клешни хомутов. Эдмондс сидел за бюро перед окном фасада, писал в гроссбухе. Лукас стоял и смотрел ему в затылок, пока он не обернулся.
Он приехал, сказал Лукас.
Эдмондс откинулся на спинку и развернулся вместе с креслом. Глаза у него загорелись еще до того, как остановилось кресло. С неожиданной яростью он крикнул:
Нет!
Да, сказал Лукас.
Нет!
И ее с собой привез, сказал Лукас. Я своими глазами видал
Как прикажешь понимать ты вызвал его сюда, хотя я тебе сказал, что не только трехсот долларов трехсот центов, трех центов ты от меня в долг не
Говорю вам, я видал, сказал Лукас. Своими глазами видал, как она
работает. Утром я закопал во дворе доллар, а машина пошла прямиком туда и нашла его. Мы найдем эти деньги нынче ночью, а утром я с вами рассчитаюсь.
Хорошо! сказал Эдмондс. Прекрасно! У тебя в банке больше трех тысяч. Возьми в долг у себя. Тогда и отдавать не придется.
Лукас смотрел на него. Он даже не моргнул.
А-а, сказал Эдмондс. Так в чем же дело? А в том, черт возьми, что ты не хуже меня знаешь, что никакого клада нет. Ты тут прожил шестьдесят семь лет. У кого это здесь бывало столько денег, чтобы еще закапывать? Можешь ты представить, чтобы человек в нашем краю закопал хоть двадцать центов и чтобы его родня, друзья, соседи не вырыли их и не потратили раньше, чем он домой придет и лопату поставит в угол?
Неправильно говорите, сказал Лукас. Люди находят. Я же говорил вам про двух приезжих белых как они приехали ночью, три года, а может, четыре назад, выкопали двадцать две тысячи долларов в старом кувшине и уехали их и увидеть никто не успел. Я нашел ихнюю яму, закопанную. И кувшин.
Да, ответил Эдмондс. Ты говорил. И сам тогда в это не верил. А теперь стал думать по-другому. Так?
Они нашли, сказал Лукас. И скрылись, пока никто не узнал. Даже про то, что они здесь были.
Откуда же ты тогда знаешь, что нашли двадцать две тысячи?
Но Лукас только посмотрел на него. Во взгляде его было не упрямство, а бесконечное, прямо саваофовское, терпение, словно он наблюдал за выходками безумного ребенка.
Был бы здесь ваш отец, он одолжил бы мне триста долларов, сказал он.
А я не одолжу, сказал Эдмондс. Будь моя воля, запретил бы тебе и свои тратить на эту чертову машину для охоты за кладами. Но ты ведь и не собираешься тратить свои. Затем ко мне и пришел. У тебя ума хватило. Понадеялся, что у меня не хватит. Так, что ли?
Вижу, придется мне взять свои, сказал Лукас. Я последний раз вас спрашиваю
Нет! сказал Эдмондс.
На этот раз Лукас смотрел на него добрую минуту. Он не вздохнул.
Ну ладно, сказал он.
Выйдя из лавки, он увидел и Джорджа глянец засаленной панамы под деревом, где они с коммивояжером сидели на корточках, не имея под собой другой опоры, кроме собственных пяток. Ага, подумал он. Ты можешь говорить, как городской, и даже думать, что ты городской. Но теперь-то я знаю, где ты вырос. Лукас направился к ним, торговец поднял глаза. Он кинул на Лукаса цепкий взгляд, тут же встал и зашагал к лавке.
Черт, сказал он, говорил тебе с самого начала: дай мне с ним потолковать.
Нет, ответил Лукас. Вам туда не надо.
Что ты теперь намерен делать? спросил торговец. Я тащусь сюда из Мемфиса И как ты убедил этих в Сент-Луисе выслать машину без первого взноса до сих пор не понимаю. Я тебе так скажу: если мне придется отвезти ее назад и представить отчет о расходах на поездку и о том, что ни черта не продал