Неужели вам еще непонятно, что ни вы, ни я никуда сейчас отсюда не выйдем?
Как? крикнул следователь. Он обвел взглядом хмурые лица людей, снова разглядывавших его внимательно и отчужденно. Мне что, угрожают? закричал он.
Да на вас никто внимания не обращает, сказал полицейский. Вы только помолчите маленько, и ничего с вами не будет, а немного погодя мы сможем вернуться в город.
Следователь умолк и не двигался с места, хотя серьезные внимательные лица уже не смотрели на него, освободили его от тяжести бесстрастных, невыносимых взглядов; он увидел, как оба паренька подошли к кровати, поочередно наклонились и поцеловали отца в губы, потом разом повернулись и вышли из комнаты, даже не взглянув на него. И, сидя с полицейским в освещенной прихожей, против закрытых уже дверей спальни, он слышал, как завелся грузовик, дал задний ход, развернулся и поехал по дороге; шум его постепенно стих, замер, и жаркая безветренная ночь бабье лето
в Миссисипи уже пережило половину ноября полнилась лишь громким прощальным звоном цикад, словно и они чуяли неминуемость холодов и смерти.
Помню старого Анса, рассказывал полицейский, благодушно и беззаботно, как взрослые болтают с детьми. Умер он лет пятнадцать назад. Ему шестнадцать было, когда началась Гражданская война, и, чтобы попасть на нее, он прошел пешком до самой Виргинии. Мог бы, конечно, вступить в армию и тут, дома, но мать его была из Картеров, и ему непременно надо было идти пешком в Виргинию, чтобы там драться, хотя он этой Виргинии отродясь не видел; и он пришел в эту землю, которой отродясь не видел, вступил в армию Джексона Каменной Стены , с ней проделал весь путь по Долине, до Чанселорсвилла, где парни из Каролины по ошибке застрелили Джексона, и дальше до того самого утра в шестьдесят пятом, когда конница Шеридана преградила дорогу из Аппоматокса в Долину и отрезала им отступление. И тогда он пошел назад, в Миссисипи, с тем же мешком, с каким уходил на войну; потом женился здесь, поставил нижний этаж этого дома этот вот сруб, где мы сидим, и стал рожать сыновей: Джексона, Стюарта, Рафаэля, Ли и Бадди.
Бадди родился поздно, так поздно, что успел попасть на другую войну, во Францию. Вы слышали, как он там Привез оттуда две медали американскую и французскую, но и по сей день никто не знает, как он их получил, за что ему их дали. По-моему, он даже своим не рассказывал Джексону, Стюарту и остальным. И не успел он вернуться домой со своими медалями, цифрами на мундире, нашивками за ранения, как нашел себе девушку, нашел сразу, а через год родились у него близнецы копия старого Анса Макколлема. Если бы старый Анс был лет на семьдесят пять моложе, они сошли бы за тройняшек. Я их помню: двое мальчуганов, похожи как две капли воды, оба озорные, как оленята, день и ночь, бывало, гоняли за енотами со сворой собак, а когда подросли, стали помогать Бадди, Стюарту и Ли на ферме с хлопком и Рафу который разводил лошадей и мулов, объезжал их и продавал в Мемфисе; а года три-четыре назад поступили на год в сельскохозяйственный колледж, чтобы узнать побольше про мясных коров.
Это было уже после того, как Бадди с братьями бросили выращивать хлопок. Тоже хорошо помню. Правительство взялось указывать людям, как им обрабатывать свою собственную землю®, возделывать свой хлопок. Называлось стабилизация цен, борьба с излишками, человеку давали советы и помогали, хотел он того или нет. Вы, может, обратили внимание на этих ребят, чудаки да и только, иначе не назовешь. В первый год, когда окружные уполномоченные принялись разъяснять новую систему фермерам, один такой приехал сюда и стал объяснять ее Бадди, Ли и Стюарту объяснял, что им надо сократить урожай, но разницу правительство оплатит и они в результате только выгадают против тех времен, когда хозяйничали самостоятельно.
«Премного обязаны, сказал Бадди, но в помощи не нуждаемся. Будем сеять хлопок, как всегда сеяли, а не уродится это наша забота и наш урон, попробуем еще раз».
И они не захотели подписывать никаких бумаг, никаких карточек, ничего. Гнули свое и сеяли хлопок, как учил их старый Анс; будто так и не могли поверить, что правительство станет помогать человеку, против его воли, станет указывать ему, сколько чего он может вырастить в поте лица на своей земле, и собрали хлопок, очистили его прямо тут, в своей хлопкоочистке, как всегда делали, и повезли в город продавать; везли его до самого Джефферсона, а там оказалось, что продать его они не могут, во-первых, потому, что собрали слишком много, а во-вторых, потому, что так и не обзавелись карточкой с разрешением на продажу. Тогда они повезли хлопок назад. В хлопкоочистке он поместиться не мог, поэтому часть они свалили в сарае, где Раф держал своих мулов, а остальное прямо тут, в прихожей, где мы сидим, чтобы пробираться мимо него всю зиму и в другой раз не забыть про ту карточку.
Только они и на другой год не стали выправлять этих бумаг. Будто все еще не могли поверить, все еще думали: своя воля, своя и доля была бы лишь охота работать и сноровка, думали, что печется об их воле и праве государство, которое старый Анс пытался когда-то расколоть надвое, но не сумел и честно признал это, примирившись со всеми последствиями, которое наградило Бадди медалью и позаботилось о нем, когда его покалечило в чужих краях, далеко от дома.