А как же не лихое, отвечает мать вдове. Сохранил нас бог, пусть и наших деток соблюдет!
Еще бы твой-то не нравный, голубушка! Еще бы твое-то житье просторное! Куда как легонько живется!
Вот тебе раз! За что меня дарите таким горем, что у меня отроду его не бывало? Да меня муж никогда и словом не обидел.
Что ж, все молчит? Говорят, и палач неговорлив, а голову ему нипочем отсечь. Молчит! это молчание камнем на душе лежит. Он у вас ни совета, ни привета не ищет, обходится с вами, как пан с крестьянами.
Что это вы, соседушка, что вы! Может, он и крут немножко и своенравен уродился, да зато он разумный у нас; нам хорошо за ним; спасибо ему
Да, ты бы, бедняжка, кажись, и врагу своему спасибо сказала! Уж, видно, ты одна такая у господа бога! Меня бы он так не обошел; я бы ему свое доказала. Увидел бы он!
Ну полно же, полно, мое серденько, ублажает ее мать, не годится мне такие речи слушать
А я для чего говорю? Для чего, думаешь, как не по дружбе! Мне-то какая тут беда! Говорю, любя тебя, жалеючи Ты как ребенок своей беды не понимаешь; не видишь ее, и на здоровье тебе!
И так, видите, любя и жалеючи ее, беду ей же указывает, от сердца, по всей правде своей. Вдове казалось, что от горя нельзя не отбиваться руками; что хоть и не отобьешься, так боем вволю натешишься. Не то чтоб вдова уж очень не любила старика нашего: как придет, бывало, да его дома нет, то как будто ей досадно, даже очень досадно станет: тогда у нас и на огороде непорядок, и в поле что-то плохо, и зимы она ждет холодной, лютой А как наш отец тут, она глядит бодро, все тогда ей по сердцу.
Как сошлись, так и начнут, бывало, словами один другого обходить.
Э, говорит наш батько, э, пани соседка! я бы вас полковником поставил. То другим молодицам сеять мак да садить морковь, а вам, вам, право слово, атамановать!
А сам, говоря, как-то сбоку, лукаво на нее глядит, так что гордая вдова покраснеет и гневные очи потупит в землю, собираясь с мыслями для ответа.
Это все шутки и прибаутки, пан сосед; а вы мне скажите какое-нибудь разумное слово.
Извините за разумное не наша статья. Наместо его примите правдивое, почтенная соседушка!
И снова Филипиха покраснеет.
А как вспомнит, бывало, своего мужа-покойника, она же часто любила вспоминать
его, «вот был человек!» и вздохнет тяжело, и очи свои быстрые уставит в одно место «Теперь его душенька в раю!»
Благодаря вам, соседушка, отзовется отец.
Она так и вспыхнет и кручину о покойнике позабудет.
Мне благодаря? схватится за это слово.
А отец мой спокойно и лукаво:
Да, говорю, что вы ему вымолили местечко в раю.
И всегда, как ни сойдутся вместе, так и пошли один другого колоть, кажется, и ласковыми словами. Иногда, случалось, шпилька близко к сердцу придет, так что Филипиха и не вытерпит, разгневается и уйдет, подняв высоко гордую голову. Но это ненадолго: не замедлит опять нас проведать, и вновь так же точно и споры и вспышки. Настоящей ссоры никогда не было.
У вдовы была дочка Маруся, наша подруга и ровесница нам: добрая, тихая такая, и красотка под стать Катре; мы ее называли Зорька. Личико кругленькое, глаза светлые, брови как черкнул кто-нибудь тонкой линией, ротик малиновый; такая статная и высокая, голос нежный бывало, заговорит, так, кажется, и ласкает тебя. И уж так тиха была, словно печалится о чем-то. Никогда она сильно не разгорится румянцем, как Катря наша, не вскрикнет, не бросится к тебе, не заплачет громко, не станет танцевать до упаду, не рассердится до ссоры. Не истомленная веселостью, не измученная горем ясна она была, как зорька.
Мы с Катрей очень любили Марусю; как только свободная минута мы прямо к ней: здравствуй! что поделываешь, сестрица? Хоть вдовы-то мы и боялись немножко. Катря не робкого десятка, да и та смутится, бывало, перед темным взглядом Филипихи.
Заходили мы к Марусе и в рабочую пору соскучишься, чтоб словечко наскоро перекинуть, а тут и встретит тебя сама Филипиха и станет перед тобою, точно ледяная стена:
А что, голубушка, должно быть, у вас конец работе?
Нет, я только к Марусе прибежала на минуточку, проведать
Спасибо, милая, спасибо; нас еще пока милует господь. И так, будто ласково примет, а смотришь выгонит из хаты только тем, что станет перед тобою и в глаза тебе посмотрит.
Филипиха была мать упрямая, непреклонная. Как осуждала она мужей гордых, своенравных, так еще хуже, говаривала, видеть дурную хозяйку в семье. Семью свою хозяйке надо держать, как мак в горсти, а не удержишь, все рассыплется и по ветру пойдет. Она так и делала, как говорила. Пошлет ли куда свою дочку, бывало, гулять ли пустит, дочка у нее не опоздает, не замешкается. А когда наша Катря где-нибудь загостится да мать удивляется: что это дочки нет? вдова покачает головой и глаза прищурит так лукаво
Нам с Катрей житье было вольное: отцу некогда было за нами глядеть работаем ли мы или гуляем; а мать у матери, бывало, отпросимся, когда захотим. Опоздаем, то она за нас и работы наши поделает; только спросит нас: а что, весело ли погуляли? Бывало, в досужный час хотелось бы нам и Марусю с собой увести, да Марусю не пускают.