Жена хоть и не знает, не ведает, какая там криница, а пожалеет: «Жаль, скажет, кринички!»
«А когда мы с покойным отцом хаживали, какая вода там была чистая, как слеза!» Да и начнет рассказывать, как то бывало встарь и как теперь.
Жена у него душа, не человек была, такая тихая, приветливая. Я от роду не слыхала от нее слова горького, да и лицо у нее такое было, что вот точно она из божьего дома только воротилась. Уж сединки пробивались в голове, а женщина еще красивая была, величавая, как лебедь белая. Хозяин хоть и добрый человек был, да нрава жесткого. Он очень любил жену и дочь, но не любил, чтоб ему перечили, и не говори ему, и не спрашивай, и не советуй, когда что сказал. В хозяйстве ли, в деле каком, он сам себе судья, сам размыслит и порешит, а жене только скажет, если надо. Она же всегда с ним согласится и не подумает, чтоб могло быть иначе; все свято, что он сказал. Бывало, как сведет он вместе черные брови, как сожмет тонкие губы да сверкнет глазом, что свечкой, мы с матерью чуть дышим А Катря не боится ничего; она не в мать уродилась пылкая, вострая девушка; трудно ей покоряться было и отцу. Как начнет, бывало, спрашивать, да расспрашивать, да спорить с ним, то не уймется, пока он не вскрикнет: «Годи!» таким голосом, что самый отважный человек на свете приумолкнет. После того еще долго у Катри горит личико и слезы дрожат на глазах.
Катря была красавица. Как нарядится, бывало, одна дочь у отца, ничего не жалели, исподница цельная, плахта шелковая, как писаная; платок повяжет легонький с золотыми цветами, с золотой каймой и цветочек приберет к лицу, особенный; корсет зеленый, как весенняя трава, из хорошего сукна. Коса у нее была такая, что косников не надо только голубую ленту или красную вплетет чуть не до земли; ожерелье дорогое, и на нем дукач с каменьями. Башмачки на высоких каблучках; сорочка тоненькая, мелко вышитая во всю руку Войдет, бывало, где гостей полна хата, все умолкнут, на нее заглядятся; а она, словно маков цвет, улыбнется всем, как ягодкой подарит А какая веселая и живая была!
Родни у нас довольно: тот женится, та замуж идет, меж своими навеселишься. Одевается она, бывало, на свадьбу или на вечерницы так все в руках ее и кипит; вмиг готова. Перетянется поясом тоненькая, тоненькая! И куда б она ни пошла, никто ее не перепляшет, никто не перепоет ее соловьиного голоса.
Настанет весенняя пора, с кровель закапает вода, побегут ручейки с гор, стает снег в садиках, взломает лед на реке, солнышко греет из-за теплых тучек, ветерок теплый пахнет дышишь не надышишься, Катря первая запела веснянку, идет по селу, пост наш соловушек и выкликает подруг на улицу; и все ее слушаются; да кто бы и не послушался Катри? Всякий готов ее волю выполнить; бог весть, есть что-то такое в этих людях. С подругами она, бывало, столько раз на день и расхохочется, и рассердится на них, и снова обнимется.
Ах жизнь, жизнь молодая! Плывешь ты по вешней воде!
Но вот и весна идет веселая, как праздник. Небо голубое, чистое; везде вода блестит; распускаются рощи; сады убираются цветами, сколько свежести и запаха! Вечером соловей затаится в густом клене и льет оттуда свои звонкие песни; кукушка то вторит свое «куку!» и «куку!», то хохочет беззаботно, взлетая на высокую березу; гудят пчелы в воздухе; мелькают белые мотыльки над молодой травкой, жуки снуют и суетятся в воздухе Какой-то шум, какой-то гул из-под земли, с неба и от воды!
Дожидаемся вечера, а вечером идем
на высокий курган что могилой у нас называется. Чуть светят острые рога молодого месяца; везде тихо; только мы поем, да где-то мельница шумит, да вода плещет в берега тихонько
А в праздник, бывало, проснемся ранехонько, идем в церковь, словно тучка разноцветная плывет по степи; там стоим смирнехонько, как свечки. Воротились, обедали, не обедали опять все вместе снова; Катрю слышно больше всех: «Куда ж, голубушки, на могилу пойдем?» «Нет, в лес по цветы!» «А лучше в степь, сестрицы, на козацкое раздолье?» И там хорошо! Там еще лучше, а там еще веселее! Там и там везде весело, везде хорошо! И как рой девушки высыпали за село; песня и хохот несутся далеко
Эх, молодость золотое времечко! Что ни задумал, все тебе по силам, все отрадно; не то старый человек, он как будто в тучу вошел
II
Филипиха была давняя приятельница нашей матери; жили они меж собой хорошо, как следует в соседстве, и любили друг друга.
Недолюбливал только наш отец вдовы за то, что она такая несговорчивая, все, как и он, по-своему любила. Не очень жаловала и вдова его: рыбак рыбака видел издалека.
Что, бывало, отец ни устроит в хозяйстве, что ни придумает, мать похвалится вдове вдова все осудит. Хоть иной раз в глаза прямо не скажет, так вздохнет тяжело и головой покачает Совсем не по ней было, что мать так угождает старому мужу, так его слушается. Придет, бывало, к нам Филипиха, а старика дома нет, сейчас начнет словцо, другое закидывать воду, как говорится, мутить: муж, дескать, хозяин в поле, а жена госпожа в доме; не милое житье с теми мужьями, что весь дом пляши по его дудке. Это как хрен коренастый: где уж разрастется, ничего там доброго не посеешь. Не мед пьется с такими! Лихое житье!