Хорошо ли почивали? повторила Настасья Ивановна, потому что Анна Ильинишна уже села молча и принялась за вязанье шерстяного коврика, который принесла с собою.
Благодарю, как всегда. Палашка так стучит, обрадовавшись, своими новыми подметками, что если б и не хотела, так проснешься. Я и кофе только что сейчас напилась, после вас мне принесли. А вы, верно, уже находились по хозяйству? Или куда-нибудь сбираетесь с Ольгой Николаевной?
Говоря это, она долго поглядывала своими маленькими и томными глазами на широкий кринолин Оленьки.
Это почему вам кажется? спросила Оленька.
Так, наряд ваш.
Хотела и надела, возразила Оленька, нарочно шевельнув кринолином и распустив платье еще пошире по стулу.
Простите нескромный вопрос.
Нет, мы никуда не выходили, вступилась Настасья Ивановна, недосуг. У нас сидел гость.
Неужели? Раннее посещение
Настасья Ивановна вздохнула свободнее.
Вы не слыхали? поспешно спросила она, боясь до смерти, что Анна Ильинишна слышала конец разговора. Я думала, он вас обеспокоил. Мы громко говорили.
И понятия не имела, какой был гость такой. Почем же я знаю, кто у вас бывает? Мне никто не доложил.
Оленька взглянула на нее испытующим взглядом. Настасья Ивановна опять струсила.
Виновата, что вам не доложили, сестрица. Я очень рада знакомить вас с каждым почтенным человеком, потому вы моя хорошая гостья Но я думала, вы, коли сами нейдете, значит, еще богу молитесь.
Анна Ильинишна усмехнулась.
Еще бог меня не сподобил на такие долгие подвиги, сказала она, нетерпеливо зацепив вязальным крючком лишнюю петлю. Я битых пять часов не могу простоять на молитве. Это и отцу Феофану Саровскому не впору, не только мне. Меня разбудили в шесть, а теперь одиннадцать.
Настасья Ивановна присмирела. В комнате опять водворилась тишина.
Эраст Сергеич у меня сидел, Овчаров, начала опять Настасья Ивановна.
Гостья вязала.
Овчаров, чья Березовка, куда мы ходили. Что за границу все ездит, сестрица.
Гостья все вязала.
Он зимы проживает в Москве. Московский житель, можно сказать.
Знаю я этого, тонконогого, проговорила Анна Ильинишна, вдруг положив гнев на милость. Все пороги у нас, у княгини Марьи Сергевны, обил. И куда как стал скверен, как посмотрю Лысеет фи!..
Оленька встрепенулась.
Почему же вы знаете, что он лысый? вскричала она. Стало быть, вы его сегодня видели?
В щелку замочную видела, отвечала Анна Ильинишна невозмутимо.
Зачем же вы пришли, тетенька, сказали, что не знаете ни о каком госте? продолжала Оленька и даже встала с места.
Что же мне первой говорить о госте, когда хозяева мне об нем не говорят? Я думаю, это долг гостеприимства; и если меня отодвигают на второй план, я в чужом доме не прекословлю.
Мы тут долго разговаривали, вступилась Настасья Ивановна, ни жива ни мертва от страха, что сестрица «все слышала». Ольга Николаевна! Да что ты, матушка, баклуши бьешь, работой не займешься? накинулась она внезапно на дочь, как на виновницу своих страхов. Мы все беседовали, сестрица. И о вас беседовали.
Настасья Ивановна выговорила это твердо. Она вдруг решилась пойти вперед опасности, и следующим образом: если сестрица «все слышала», то делать нечего; а если только прислушалась и не все разобрала из запертой комнаты, то сподличать, то есть солгать, лишь бы спасти Оленьку.
Любопытно, что вы могли обо мне говорить, сказала Анна Ильинишна загадочным тоном.
Так, немножко: что вы ездили к святым местам, и как это приятно.
Еще бы не приятно. Это только нехристей надо вразумлять, что это приятно. Немного же вы ему сказали, правда ваша.
Свое родное как-то совестно хвалить, сестрица, возразила Настасья Ивановна. Конечно, я могла бы порассказать, какие вы делали благодеяния по Москве, и калеки, и все Но я боялась. Вам, может, по христианскому вашему смирению, это было бы неприятно.
Покорно благодарю. Если б я сама о себе болтала; а кажется, чужим и бог велит разглашать добро. Впрочем, прекрасно сделали, что мало обо мне беседовали.
Почему же, Анна Ильинишна?
Так, не надо.
Почему же?
Лицо Настасьи Ивановны выразило страдание думы и потом совершенный тупик. Оленька выжидала.
Потому что безбожник, выговорила спокойно Анна Ильинишна и наклонилась к своей работе.
Разве?.. Разве он в церкви что?.. Но но как же это знать?
Вам трудно, а я в них толк знаю.
Но как же это можно распознать?
Одна борода чего стоит, проговорила Анна Ильинишна будто сама с собою и махнув головой в ту сторону, куда ушел Овчаров.
Последовало совершенное молчание. Только Настасья Ивановна осторожно вздохнула.
А главное невежда, произнесла внезапно среди тишины Анна Ильинишна. И опять замолчала.
Ему ли меня не знать, сказала она вдруг, взглянув на онемевших хозяек, сердито засмеявшись и чрезвычайно оживленная. Я думаю, не ему чета вся Москва, а мою биографию знает! Он изволил дожидаться, чтобы вы соблаговолили ее рассказать. Да я думаю, весь свет знает, чего-чего меня господь не сподобил: и как со мной магнетизм был, и как я ясновидящей была, и все главные медики об этом в Париж писали! Я думаю, я и не таких насквозь видела, когда сама не знала, что со мной делалось. Я и не такого напугаю. А он, вот видите ли, не помнит меня! Вы ему тут милостиво объясняете, кто такая Анна Ильинишна! Ах, какая невидаль его память! Полноте. Нечего делать, если один гость вам приятнее другого. Я все с своей стороны сделала, что могла. Я вам о моих страданиях, о сновидениях все рассказала, а одни эти рассказы разрушают здоровье. Конечно, я принесла эту жертву, думая обойтись с вами по-родственному. Очень мне тяжело, что это мало ценится.