Проговорив, Анна Ильинишна откинулась в кресле и замахала прилежно крючком.
Сестрица, сказала робко Настасья Ивановна, вы, никак, за что-то на меня сердитесь?
Что вы? И не думаю.
Вы сейчас говорили таким голосом
Я об Овчарове говорила, а что вы на свой счет принимаете я не виновата. Нечего на меня раздражаться. А если что про себя знаете, я думаю, господь и вам отпустит разума обсудить.
Я, сестрица, ничего не знаю, сказала Настасья Ивановна, и дай бог, чтобы между нами никогда ничего не было. Вы мне позволите
И, не дождавшись, она встала и крепко обняла Анну Ильинишну. Та не мешала. Оленька отвернулась к окну и тихо пожала плечами.
Я грешница, но злобы не имею, прибавила Анна Ильинишна, кончив объятия и разматывая шерсть с клубка.
Дай бог, дай бог, сказала Настасья Ивановна, растроганная. А Эраст Сергеич сам перед вами оправдается, наверное. Вы не знаете он будет мой жилец.
Слышала.
Оленька хотела вдруг что-то спросить, но удержалась.
Баню мою желает занять на лето; у него в Березовке негде. Я ему отдала.
Баню? повторила протяжно Анна Ильинишна, и лицо ее приняло какое-то необыкновенное выражение. Поздравляю вас.
Вы думаете тесно? осмелилась робко Настасья Ивановна.
Я ничего, ничего не думаю. Я только поздравляю вас.
Не понимаю,
начала Настасья Ивановна, озадаченная больше, чем первой пронесшейся грозой, и только поглядывая, как значительно колыхался бантик на сетке Анны Ильинишны.
Не понимаете? Я думала, старые люди не забывают подобных вещей. Выходит, наоборот. Мне совестно учить вас. Кто всегда живет в бане?
Как кто? Никто не живет, возразила изумленная Настасья Ивановна.
И никто, по-вашему?
Никто, сестрица. Я, право, вас не понимаю.
А черт где живет? сказала Анна Ильинишна с каким-то наслаждением и положив свое вязанье.
Настасья Ивановна весело засмеялась.
Э, да вы шутите, сестрица! Кто же этому верит? Вы и сами не верите. Везде бог. И господь с вами! Насмешили же вы меня, моя дорогая Вот сюрприз!
Как угодно. А верующие знают, что это нечеловеческое жилье и не для того строится. Младенцы понимают. Известное дело «его» тешить. Но ведь я не мешаю. Я только предрекаю вам. Я в стороне.
Но не отказать же мне Эрасту Сергеичу из-за таких пустяков, сказала робко Настасья Ивановна, немного сбитая с толку.
Не мешаю, не мешаю, перебила ее Анна Ильинишна, замахав рукою. Поступайте, как знаете. Я по расположению желала предупредить зло и довольно.
Настасья Ивановна присмирела.
Любопытно, поставит ли образ, сказала через секунду Анна Ильинишна, опять взявшись за крючок.
Я сама поставлю, возразила твердо Настасья Ивановна.
Та на нее взглянула, и в комнате водворилось молчание. Анна Ильинишна, казалось, вязала очень прилежно и что-то еще обдумывала. Через секунду лицо ее начало изменяться; морщинки около глаз съежились, и глаза приняли лукавое выражение. Настасья Ивановна, уже успокоенная, отошла к окну, высунулась туда всей своей толстой фигурой и поглядывала в цветник. Туда забралась ее любимая наседка и рылась в кусте единственного, еще не распустившегося пиона.
Кш! закричала на нее кротко Настасья Ивановна. Кш!
И, похлопывая на курицу, она совсем было забыла свои тревоги.
Мне любопытно было бы знать еще одну вещь, раздался за нею голос гостьи. Вопрос, казалось, не относился ни к кому особенно ни к матери, ни к дочери. Оленька не пошевелилась. Она сидела, подергивая ниточки из своей кумачной обшивки, и неслышно напевала песенку.
Что вам угодно знать, сестрица? спросила Настасья Ивановна, обернувшись. Гроза, видимо, еще не прошла.
Когда Эраст Сергеич уедет из ваших Сокольников, то есть уйдет из вашей бани, вы ее докончите?
Кончу, сестрица, непременно. Только надо полки заказать.
И будете будете пользоваться ею?
Да. Вот с осени затопим.
И это после того после мужчины? вскричала в ужасе Анна Ильинишна.
Настасья Ивановна покраснела.
Ну, сестрица, сказала она, сдерживая сердце, я вас вовсе не понимаю. Что же тут такого? Я, верно, бестолкова. Вы меня вразумите.
Не смею, смиренно возразила Анна Ильинишна и поднялась с своего места.
Куда вы?
К себе. Нервы расстроены.
Анна Ильинишна вынула из кармана какую-то скляночку.
По крайней мере, понятно ли вам, сказала она, понюхивая ее у дверей спальни, которую приотворила, понятно ли, что вам ни при ком выговорить нельзя, где у вас кавалер живет? Что это неприлично? Понимаете?
И она затворила за собою двери.
Несколько минут мать и дочь провели в совершенном молчании. Оленька заливалась тихим смехом, зажимая рот обеими руками. Настасья Ивановна обдумывала свое положение. Она осталась при сильнейшем подозрении, что сестрица все слышала, и к тому же явилось еще новое горе.
Что ты наделала, Оленька? начала она шепотом.
Что? Ничего. Она не слыхала.
Ты думаешь? Успокой меня.
И, полноте, маменька.
Бог знает, как это вы не сошлись с первого дня. Горе мое. И не грех тебе? Сердита она еще ни разу не была Мало мы внимательны к ней, что ли?.. Ты не знаешь, за что она сердится?
За что? За то, что вы ее не кликнули занимать Эраста Сергеича хозяйкой, вместо себя. Вы думаете, она и вправду богомолка? Старая она кокетка, тетенька моя, вот и все.