Вопль унялся, и все на ней остановили удивленные взоры.
Кто из вас хочет умереть? возопила троекратно исступленная вдова.
Я! закричали единогласно три болгарские славянки, и лица их, отражавшие душевную борьбу, зарделись вдруг и побледнели.
Все три! воскликнула Нариза. Довольно и одной. Я за своего Аскольда одна горела.
Так я иду одна, прервала с усильным восхищением молодая вдова Олегова, привезенная с берегов Дуная.
Давайте же сюда, закричала безумная, кур, детей новорожденных и петухов! Натащите бревен да хворосту побольше да огня не забудьте!..
Что вы ее слушаете? сказала суровая старуха, выходя из толпы рабынь, окружавших Ольгу. Она, безумная, не может вас научить! Это дело не легкое. Если в чем ошибешься, так от Чернобога ввек не уйдешь! Все должно идти по порядку, по очереди; а я уж с малолетства привыкла к делу похоронному. У нас на Дунае, у черных болгаров, всегда сжигают трупы на кладах, и мертвых и живых вместе, лишь бы охота была. Я на своей родине уже два раза служила свахою смертною и покажу вам, как все должно исполниться. Первое, смотрите: вы, две землячки мои, отходите от нее, показывая на молодую болгарку, чтобы она не передумала, а то беда! Тут надо соорудить кладу для усопшего, ибо коль уж жене гореть за мужа, то не особливо же, а с трупом его а не по-киевски зарывать его в землю
Тут поднялся шепот и спор между разноплеменными славянками.
Что они вздумали? возразили вместе уроженки ильменские и киевские. Кто им даст волю? Теперь не водится у нас мертвых огню предавать. Наша же премудрость Олег строго запретил женам погибать с усопшими мужьями: он эту самую сумасбродную вдову Аскольдову милосердно велел вытащить из огня едва живую, когда она бросилась на костер сожителя своего.
Зачем мешать, если охота есть! сказала смолянка. У наших кривичей жгут на кладах Если же болгарочке нашей, любя сожителя, хочется с его телом сгореть, так для чего же ее останавливать?
И в самом деле! сказала старая Любеда. У нас на стране черниговской мудрые люди говорят: вдове неприлично в люди казаться, а если покажется, все закричат: стыдно! Муж в могиле, а жена по дворам! Добро нам оставаться в живых, у кого детушек много, а ее дело свободной, ребят не бывало, молода долго, долго еще ей одной пытаться по белу свету. Пусть ее к нашему кормильцу идет служить рабою; видно, он ее любит, видно, зовет к себе.
Безумные! Не срам ли нам молодушку губить? возразили новогорожанки и киевлянки.
«И впрямь безумные!» говорила себе на уме княгиня Ольга, не взирая на толпу, ее окружавшую, и закрывая глаза свои руками.
Безумные! закричали опять все на болгарку.
Безумные вы! возопила с яростью восточная раба. Вы червям отдаете любимца своего; а у нас он прямо с клады идет на светлое место; но что мы с ними время тут теряем!.. и, обратясь к двум болгаркам, возьмите ее, продолжала она, указывая на посвященную вдову, которая с судорожной улыбкой стояла неподвижно и оглядывалась кругом с исступленными взорами. Возьмите ее под руки и водите всюду, куда ей вздумается; несколько раз днем и ночью умывайте ей ноги; подавайте ей почаще пьяного меду и пойте живые песни; да заставляйте ее с вами припевать,
смерти ощупать стены, посвященные отцу вековому, отцу кроволития, пожароносцу, богу шумному, бровистому, темному, супругу земли, сидящему над всеми морями северными!..
Тут старец, который в восхищении своем привстал было на дряхлые ноги, запыхавшись, сел на траву и, опустя голову, задремал.
Пропадай их Перун! закричала вдруг тьма голосов. Заведем все свое! Да, князь Игорь, быть так.
Между тем Ольга, подбежавши к князю и пользуясь умножающимся шумом, стала сильно уговаривать его:
Не слушайся отца и варягов: ты княжишь над славянами: а ведь что сделано Рюриком и Олегом, то все обдумано, все зрело. Можно ли меньшему одолеть большее? Если все славяне соберутся да вздумают обступить вас и выжить, как вы с ними сладите? Ведь вы топчете чужую землю, а не своя земля бежит что вода под ногами!
Игорь с видом равнодушия и даже насмешливо улыбаясь внимал советам мудрой Ольги, но внутренне соглашался с ней, тем более что он ни к одному, ни к другому богослужению не имел душевного усердия.
Славяне, тараща взоры на иноземцев, ловили иностранные слова, многим из них едва понятные, другим же нисколько. Богатый купец, уроженец ильменский, устарелый в делах торговых и давно изучивший варяжское наречие, сидел нахмуря брови и долго слушал во молчании; но вдруг подозвал своих одноземцев, стал рассказывать им, о чем идет дело и чего им пришлось опасаться. Все славяне обступили его и одногласно закричали:
Так-то они хранят богов славянских! Так-то они почитают обычаи дедов наших! Скорей наши леса станут корнем вверх, чем мы позволим изменить дедовские законы. Предшественник его еще над землею лежит, не кончен еще похоронный пир, а уж они собираются перековеркать то, что для нас свято и мило. Не успел еще вступить в ладью, да вздумал уже ее опрокинуть.
Да постойте, погодите! прервал киевлянин Мстислав Многоуст. Ведь еще Игорь Рюрикович ни слова не промолвил. Увидим, что он скажет; а варяги его пусть себе каркают. Без головы ноги не ходят, а я его знаю он не хуже будет отца и дяди