Работает дома, боится загореть, а давно ли пеклась круглый день на лодке, когда она была перевозчица, там где-то, на озере, не так, как мы взяты из Новагорода.
А я из Смоленского.
А мы из Чернигова.
А мы три привезены со стороны Болгарской.
Все горожанки; в городских стенах росли: не в поле, не в лесу, как зайцы, пойманы, а выбраны честь честию у родимых в избах. Ее же Игорь Рюрикович поймал на охоте, как лисицу лукавую.
Что в ней князю молодому понравилось? сказала протяжным выговором смолянка. Не дородна, не черноглаза, не круглолица.
Ему то в ней и понравилось, отвечала другая, что она белокура, как все заморские их девки, да и хозяин наш то и делает, что хвалит в ней варяжские ухватки.
По-моему, нехорошо женщине молодой, продолжала первая, прямо могучему князю в глаза смотреть и не робеть: он нахмурится, варяжка заводит речь веселую; он разгневается, а она заговорит про войну, про победы.
Неужели вы думаете, сказала меньшая из Олеговых жен, что она его не боится? Она хитра на уловки, смело скажет одно слово, а десять промолчит. Поверьте, много мыслей у нее на уме нанизано.
Придется нам терпеть горе от нее, когда нашего красного солнышка не станет, прервала среброволосая Любеда, Слышали ли вы, мои лебедушки? Вишь, сказывают, что ей подарено село большое на горе, и бор, и луга, и целое стадо рогатого скота; да еще сказывают, что велено выстроить ей там палаты с дубовым забором, а среди двора высокую голубятню. Нам же, горемышным, что пожаловал наш владыка за многолетнюю любовь, за непрерывные заботы? Век свой пролюбили его и прослужили ему и останемся после него что брошенные заржавые латы.
Олеговы жены прикручннились и молчаливо принялись снова за работу; но скоро опять протяжная песнь раздалась по влажным огородам.
Вставай, колдун! кричала толпа варягов, теснившаяся в закоптелую избушку киевского кудесника. Ступай с нами к князю! Что ты там на полатях ворчишь? Смотри не колдуй, не то мы тебе заткнем рот твоей же длинной седой бородою.
На что вам меня? промолвил старик, спускаясь медленно с полатей, и стал перед воинами в темном шерстяном плаще, едва покрывавшем худое и черное его тело. Что во мне князю вашему? Не сам ли он стал ныне вещий? Он лучше меня знает, чему быть и не быть; он сам, говорят, кудесник такой же, как и я.
Молчи, косматый! закричали варяги, выталкивая старика из низких дверей, и потащили его в княжьи палаты.
Громкий хохот раздался по застольной княжеской.
Добро пожаловать, закричал Олег, чудесный, высокий чародей! Зрячий крот! вещая сова! и после каждого восклицания он прихлебывал из двух огромных роговых кружек то мед, то пиво.
Не бросить ли его из окна в реку! закричал пьяный варяг, авось либо он там светлее будет видеть.
Нет, нет, возопили другие, до безумства упоенные Игоревы товарищи. Если он сова, то повесить на дереве; если он крот, то в землю его.
А ты что думаешь, Рюрикович? сказал Олег, обратясь к Игорю.
Что я думаю? отвечал сын Рюрика, не отходя от очага, у которого он жарил под горячей золою отборный кус конины. По-моему, его бы здесь испечь да созвать на пир галок да ведьм хвостатых.
Испечь, испечь, повторил Свенельд и вся молодежь за ним. Но Олег, оттолкнувши от себя обе кружки полные, воскликнул:
Что ж ты скажешь, колдун? Где ж твое предсказанье! Добрый мой конь давно не бьет копытом по сырой земле, а я еще здесь за почестным столом пирую и беседую.
Хлеб да соль, прошептал испуганный кудесник, дай тебе наш Перун киевский и житья и бытья Не всегда язык нам повинуется, продолжал старик смелее и выше, заметя, что на челе правителя дума заменила выражение строгости. Где темно, тут немудрено
жен Олеговых Ольга, окруженная своими молодыми и старыми прислужницами, неоднократно старалась подойти к печальному одру, чтобы усыпать труп благодетеля мшистой душицей, можжевельником и буковицею, набранною в тени; но вдовы, побужденные согласным чувством негодования, желая сохранить вполне последние права свои, под видом горести каждый раз заграждали путь молодой княгине и грубыми движениями отдаляли ее, как будто в отчаянии своем не примечая ее намерений.
Идет Игорь с толпою варягов, а за ним славянские купцы несут медовый пирог в рост человеческий. Тут вдовий вопль раздался громче; но, уважая нового правителя, все с почтением разошлись и пропустили его. Славяне положили возле трупа огромный пирог.
Вот тебе дар от всего киевского купечества, сказали они с гордым удовольствием.
Будь доволен, дядя, продолжал сын Рюрика, вот и еще тебе!
Тогда ильменские купцы, поглядя спесиво на киевлян, обставили одр мехами, наполненными кипящим медом.
Ольга стала возле своего супруга и тогда только свободно совершила обряд заветный. Игорь с толпою удалился, а молодая княгиня села в ногах усопшего и, погрузясь в глубокую думу, стала мечтать о начинающемся княжении своего сожителя и о тяжком деле, на нем возлежащем. Вдруг поднялся край шатра и явилась Аскольдова вдова с убогим своим проводником.
Кто из вас хочет умереть? промолвила она резким голосом.