Нашъ Ноевъ ковчегъ, набитый только одними нечистыми (такими насъ сделало бегство), начинаетъ двигаться. Со дна не видно, кто буксируетъ насъ. Мы видимъ небо и больше ничего. А «протекция» баржи всё больше и больше даётъ себя знать. Скоро можно стоять только на большихъ кучахъ угля. Низины превращаются въ озёра. Казачня, спасаясь отъ потопа, лезетъ на борты.
Когда же на пароходъ? Тутъ утонуть можно.
Неслыханная подлость. Наблюдатели сообщаютъ съ бортовъ, что насъ становятъ въ хвост целой цепи такихъ же баржъ, изъ которыхъ первая держится за какой-то пароходъ. Недолгий ноябрьский день кончается. Не кончаются только наши мучения. Бурка генерала Полякова плаваетъ. Ноги подкашиваются, но сесть нельзя. Безъ конца длится эта мучительная ночь на воде и въ воде. За деревянной стенкой слышны лёгкие всплески волнъ. Мы ещё, видно, не выбрались изъ Керченскаго пролива.
Буксир во время эвакуации из Крыма (предположительно)
Чуть брезжитъ разсветъ. Съ бортовъ несутся нечеловечески вопли.
Оторвались! Ночью канатъ развязался
Ай ай пропали мать честная!
Положеше безвыходное. Лёгкий утренникъ гоняетъ насъ по поверхности пролива. Кто хватится на пароходе объ участи самой дальней баржи восьмой по счёту? До того ли? Никому не придётъ въ голову въ хаосе этого великаго переселения народовъ разыскивать среди моря двести человекъ, которыхъ унесло волнами.
Станичники! Изступлённо кричитъ на борту рябой, вихрастый казакъ. Да ведь это Таманский берегъ. Тутъ большевики. Ужъ деревья на берегу видать. Ведь смерть приходитъ!
Сначала всё замираетъ. Последние слова звероподобнаго оратора ножомъ режутъ сердце. А утренникъ делаетъ своё дело. Баржа, незаметно ковыляясь, всё ближе и ближе подбирается къ львиной пасти. Потомъ нечеловечески вой оглашаетъ и баржу, и тотъ кусокъ молочно-туманнаго неба, который повисъ надъ нею. Адскую мелодию дополняетъ дребезжанье колокола, въ который неистово дубасятъ на носу. Объятые смертнымъ ужасомъ, двести человекъ голосятъ себе отходную. Надъ нами носится дыхание смерти. Чёрно-угольная смерть въ грязномъ озере между бортами, голубая смерть въ грациозныхъ улыбкахъ морской пучины, красная смерть тамъ на берегу, где подкарауливаютъ насъ те самые, отъ кого мы бежали съ береговъ Крыма.
И вдругъ якорь спасения! Съ дали, точно съ неба, несётся глухой голосъ:
Слышимъ, слышимъ. сейчасъ пошлёмъ катеръ, это говорятъ въ рупоръ съ какого-то судна.
Четыре мучительныхъ часа проходитъ, пока неведомый спаситель отъ словъ переходитъ къ делу. Везутъ Чувствуется и въ нашемъ угольномъ озере, что снаружи дуетъ холодный ветеръ. Сильная качка значитъ, мы уже выбрались изъ пролива на просторъ Чёрнаго моря».
Самоходная баржа (болиндер), использовавшаяся красными во время неудачного десанта в Миусском лимане под Таганрогом, 1918 год (из собрания библиотеки де Гольера при Южном методистском университете, Техас)
Одной из наиболее трагичных оказалась судьба особого Донского офицерского полка, состоявшего из шести сотен под командованием полковника Семёна Силовича Афанасьева. Большая их часть погибла во время эвакуации.
При отходе Русской армии из Северной Таврии в Крым четыре сотни этого отряда, нёсшего службу в районе сивашских позиций от Чонгарского моста до села Карпова Балка, были отозваны в Джанкой. Но 11 ноября вместо намеченной отправки в Керчь на гарнизонную службу им было приказано выдвинуться обратно к сивашским позициями ввиду прорыва фронта красными. 1-я сотня под началом войскового старшины Алексея Леонтьевича Филатова отправилась к Карповой Балке и там погибла, а 2-я, 3-я и 4-я сотни шли к Чонгарскому мосту на соединение с 5-й и 6-й сотнями. Примерно на полпути стала очевидна опасность окружения, но попытка связаться
с командиром полка, находившимся в Джанкое, не удалась, и продолжилось движение в сторону противника. С наступлением темноты на одном из артиллерийских пунктов в 67 километрах от места назначения удалось выяснить, что командир уже отбыл в Керчь и отрядам нужно отступать в том же направлении. Предстояла трудная задача избежать окружения. 5-я и 6-я сотни получили распоряжение присоединиться к ядру отряда, и, как только это произошло, полк на рысях начал отход. Предвидя неблагоприятный ход событий, с самого начала пути рядовые офицеры стремились взять подводы для возможности быстрых манёвров. На рассвете 12 ноября полк находился у Джанкоя, к которому подходила конная лава противника, уйти от которой было бы невозможно, если бы не артиллерийский огонь двух орудий конной группы белых, по счастливой случайности стоявшей в трёх километрах к югу от города. Лава приостановилась, а донцы тем временем пересекли полотно железной дороги и изо всех сил погнали лошадей. Отряд стал напоминать растянувшийся на километры караван, а не воинское формирование: кто-то останавливался по пути, чтобы взять бельё и обмундирование в брошенных вагонах, часть направилась на Феодосию, кто-то отстал в пути из-за переутомления лошадей.