Какъ? Вы ещё не въ Керчи?
Отсталъ отъ «дежурства» изъ-за лошадей.
Гоните! Можете ведь опоздать. Сзади уже никого нетъ. Мы последние.
Всё,
что уцелело отъ крымской армии, такъ стремительно неслось въ порты, что красные много отстали. Подъехавъ къ Керчи, мы увидели два конныхъ донскихъ полка, которые были выставлены для ночной охраны. Погрузка предполагалась только завтра, такъ какъ неприятель не наседалъ. Въ запруженномъ подводами городе я насилу добрался до генерала Абрамова, остановившагося со штабомъ 2-й армiи въ лучшей гостинице. Но прежде чемъ я попалъ къ нему, на меня набросился очень изысканно одетый генералъ Генеральнаго штаба:
Где у васъ погоны на пальто? Почему ихъ нетъ? Безобразие Что вы, большевикъ, что ли? Экая распущенность!
Они были начерчены химическимъ карандашомъ, но стёрлись въ дороге. Ведь три недели безпрерывнаго бегства
Генералъ долго не могъ успокоиться и, если бы командующей армией не подоспелъ мне на помощь, то готовъ былъ отправить меня подъ арестъ Отъ генерала Абрамова я узналъ только то, что «дежурство» уже погрузилось, что завтра будутъ грузиться строевыя части и что на пароходахъ будетъ поднятъ французский флагъ. И больше ничего!
Оперативная часть нашего штаба заняла гарнизонное собрание. Котикъ Д ий, хозяинъ собрания, готовилъ ужинъ. Онъ тоже остался веренъ себе до конца: его подводы ломились отъ барановъ и всякой живности, которую его сподвижники хватали, где могли, не боясь теперь никакихъ военно-судебныхъ комиссий.
Ночь я проспалъ въ биткомъ набитой зале гарнизоннаго собрания, уместивъ ноги на подоконникъ, а туловище съ головой на ломберный столъ. Наступило утро, серенькое, неприветливое. Солнце пряталось где-то въ толще тяжёлыхъ облаковъ. Начался парадъ, последнiй парадъ на родной территории. Къ гарнизонному собранiю подошёлъ конный полкъ [Г. И.] Чапчикова. Едва на крыльце показалось корпусное начальство, калединовский оркестръ грянулъ маршъ. И, наконецъ, шествие на пристань. Музыка, наигрывая «Мичмана Джонсона», движется впереди полка, а сзади его въ первую голову нисколько бочекъ съ виномъ. Погрузка началась скандаломъ.
Вонъ тыловую сволочь! оралъ командиръ Платовскаго полка генералъ [АлексЬй Георпевичъ] Рубашкинъ, назначенный комендантомъ парохода «Екатеринодаръ»
Когда же онъ узналъ, что на пароходъ раньше его полка погрузилась ненавистная ему военно-судебная комиссия, пришёлъ въ неистовство:
Въ нагайки ихъ Ставь пулемётъ!
На пристань полетели съ бортовъ вещи злосчастныхъ служителей фемиды. Выбравшись съ парохода, жрецы врангелевскаго правосудия не знали, какъ благодарить Бога за то, что хоть остались целыми. Не лучше обстояло дело и въ 3-й Донской дивизии, у генерала [Адри-на Константиновича] Гусельщикова. Когда обнаружилось, что казакамъ не хватаетъ места на пароходе, онъ приказалъ выгнать всехъ бывшихъ красноармейцевъ.
Долой съ парохода Ваньковъ. На кой намъ чёртъ сдались эти гниды!
Ваше превосходительство! Вы же насъ въ строй поставили. Мы честно служили. Красные не простятъ намъ измены.
Не р-разговаривать!.. И подохнете, не жалко!..
Воевали, такъ мы нужны были, а спасаете шкуры, такъ насъ побоку. Эхъ, вы!.. Раньше насъ сами подохнете.
Каждый своевольничалъ, какъ ему нравилось. О планомерной погрузке не могло быть и речи. Время шло, а отъ безпорядка погрузка замедлялась. Отъ замедления же возникала паника, такъ какъ красные въ любую минуту могли подойти къ городу. Я со своими людьми покорно ждалъ на пристани, думая, что вотъ-вотъ какой-нибудь распорядитель укажетъ, на какой пароходъ мне грузиться. Но проходили часъ, другой, третий. Одинъ изъ моихъ писарей успелъ за это время сбегать въ винный погребъ, который грабили, и принёсъ нисколько бутылокъ «Массандры». Маркуша купилъ у бабы два хлеба, но не на деньги, а въ обменъ на нисколько аршинъ ситца, утащеннаго въ Геническе.
Суда под флагами Турции, союзницы Германии и Австро-Венгрии, у причалов на Таманской площади в Керчи, немецкая оккупация, 1918 год
А вы ещё бранили тогда меня, что я укралъ! Сидели бы теперь голоднымъ безъ ситца, укоризненно заметилъ онъ мне.
Старикъ, по доброте своего сердца, не забылъ и подводчиковъ, отрезавъ имъ тоже аршина по три. Болгары раскрыли глаза отъ изумления и разсыпались въ благодарности.
Если ещё разъ будете въ Крыму, непременно гостите къ намъ, лепетали они.
Проходитъ ещё часъ. На пристани дымъ коромысломъ. Давка увеличивается. Между людскими толпами уныло бродятъ всеми покинутыя лошади, чувствуя близкую гибель отъ голода и жажды.
Въ баржу, братва! Её повезутъ къ пароходу, который стоитъ на рейде.
Тамъ пересадятъ, проносится среди окружающей насъ толпы.
Движение последней увлекаетъ и насъ. Въ баржу такъ въ баржу, не всё ли равно? Въ барже каша. Дно ея покрыто слоемъ мелкаго угля, который местами плаваетъ, такъ какъ изъ пазовъ выступаетъ вода. Чемъ больше набивается народу, темъ больше покрываетъ она дно. Вокругъ меня незнакомыя лица. Только одинъ свой инспекторъ артиллерии нашего корпуса почтенный генералъ Александръ Ивановичъ Поляковъ. Изнемогая отъ усталости, онъ разстилаетъ бурку на угольный бугоръ и садится, опустивъ ноги въ воду. Я держусь за его плечи.