Что ты плетешь! добродушно рассмеялся князь. Что ж вельможи-то французского двора все дураки, что ли?! А он, по-моему должно быть, не у себя На чужой стороне.
И князь встал, любезно, даже ласково-фамильярно отпустил маркиза и сказал, что вечером попросит его показать свой талант при двух-трех лицах из его приближенных.
Пронесло! Слава тебе, Создателю! восклицал Брусков чуть не на бегу и едва поспевая за весело летевшим по дворцу маркизом.
Живо вернулись
они в горницы.
Ganz einfach! повторял сразу раскуражившийся маркиз, потирая руки в удовольствии. А по-латыни Simplicitas! Sancta simplicitas! А по-турецки: Буюк терчхане! А по-французски: Courage, mon garcon!
Да, все слава Богу! Но помните, уговаривал его Брусков, держите себя как вот сейчас. А если вы расхрабритесь тогда пропало. Вы все потеряете. А про меня и говорить нечего! Я тогда несчастный на всю жизнь!
Ввечеру князь не прислал за музыкантом.
Прошло еще два дня, а маркиз и Брусков напрасно ждали. Князь был занят и озабочен и все переписывался, гоняя скороходов и верховых, с английским резидентом, который сказывался больным. Он не ехал к князю и на предложение Потемкина посетить его отвечал, что не может решиться принять такого вельможу в постели.
Ах, шельма эдакая! досадливо восклицал князь. Нечего делать. Я тебя пробомбардирую письмами и цидулями. Все равно не отвертишься у меня!
На третий день князь велел звать маркиза со скрипкой. Брусков снарядил приятеля и чуть не перекрестил, отпуская теперь одного в кабинет князя.
Бога ради Бога ради молил он маркиза. Помните Смирнее
Маркиз клятвенно обещал быть тише воды, ниже травы, обещал не говорить, а только отвечать на вопросы, не смеяться, ничего не спрашивать.
Сдав маркиза двум камер-лакеям, Брусков остался внизу и сидел как на угольях; раз с двадцать его то в пот ударяло, то мороз по коже пробирал.
Наконец маркиз явился сияющий и глянул на Брускова, как большой водолаз может глянуть на новорожденного котенка.
«Что это, мол, за мразь такая тут».
Маркиз был важен, горд и взволнован.
Князь остался в восторге от его игры Князь его обнял и расцеловал. Князь даже слезу раз утер Ну, чего еще!..
Маркиз поднял скрипку над головой и воскликнул:
Я этим мир к ногам моим приведу. Я всегда это знал и чувствовал. Но мне нужен был случай. А что в моей трущобе могло мне дать этот случай? Но вот теперь звезда моя поднимается, поднялась, сверкает и не затмится вовеки. Умру я и все-таки здесь, в России, а может быть и во всей Европе, имя мое останется и будет греметь в потомстве; будет отец сыну и сын внуку передавать.
Да будет вам болтать! Скажите Графиня Браницкая как с вами обошлась? Самойлов как обращался?
Их никого не было.
Князь был один?!
Один.
Брусков подпрыгнул от радости, а потом тотчас и пригорюнился.
Да. Но ведь в другой раз может позвать и при гостях. Не говорил он вам, когда он вас наградит и отпустит обратно?
Нет. Он меня оставляет при себе, гордо отозвался маркиз. С собой возьмет и в лагерь в Молдавию.
Брусков замолчал и задумался.
Ах, только бы мне успеть жениться, прошептал он наконец, а там мне все равно. Ведь не снимет же голову.
X
Расставленные цепью по дороге, по всему полю от дворца и до рогатки города, скороходы перекликались весело Наконец у рогатки громко крикнул чей-то голос два слова. И эти два слова будто побежали по полю, перебрасываясь от одного к другому, и быстро достигли дворца, народа толпившегося, швейцарской, наконец, приемных, и гостиных, и кабинета самого хозяина.
Государыня выехала.
У князя был маленький званый вечер, на котором должна была присутствовать запросто сама монархиня, ради того, чтобы видеть необыкновенного новоявленного виртуоза скрипача, добытого князем из чужих краев. И много в Петрограде в этот день вельмож и сановников было обижено, или огорчено, или взбешено. Всякий считал своим правом ожидать приглашения в Таврический дворец, а этих претендентов оказывалось так много, что маленький вечер превратился бы в огромное, многолюдное собрание. А этого не мог допустить князь, ибо не желала государыня. Были приглашены только самые близкие люди, «благоприятели» и, конечно, родня князя, но и родня родни. И все-таки двор оказался переполнен экипажами, и большая гостиная едва вмещала разряженных гостей, чинов двора, генералов, дам и девиц. Явившихся было все-таки до сотни лиц. И все они сияли и одеждой, а еще более лицами, чувствуя себя «избранниками» из столичного общества.
Любимица князя, графиня Браницкая, принимала