К чему ты это?
К тому! К проблеме удачи. Противостояния бывают не часто, и надо хватать звезду за хвост. Банально, не правда ли?..
«Вот оно что, подумал Юрий, кажется, меня совращают».
А что ты придумаешь получше? Семен, расслабясь, откинулся в кресле и заговорил не спеша, с какой-то хмельной отрешенностью, то и дело вздыхая, похлопывая ладонью по подлокотнику, и, несмотря на весь свой космический нигилизм, напоминал пастыря, который старается обратить собеседника в свою веру. Дурно, да? Но еще хуже быть неудачником. И главное, никому это не нужно ни тебе, ни людям. Ты уж мне поверь, кое-что повидал Друзья остынут. Ну, посочувствуют, может быть. И женщины тоже. Да-да, те самые, расхорошие. Уйдут, и все. Может быть, даже сожалея, мучаясь. Или сам уйдешь, из гордости. Жалость и любовь несовместимы. Попробуй-ка изменить человека. Шиш! Не так просто
Казалось, мелькнула мысль, словно некое озарение, простая, ясная, все объясняющая, но он так и не смог удержать ее и, все еще пытаясь сосредоточиться, сказал рассеянно:
Если ты такой умный, измени сам себя.
А зачем? Представляешь, все станут одинаково хорошими, исчезнет диалектика, жизнь. Семен шутовски рассмеялся. Опять это был прежний Семен, у которого не поймешь, где правда, где фарс. Нет, Юрочка, умней себя не станешь А ты в самом деле идеалист, и несколько старомоден. Тебе подавай ясность, чтобы дважды два четыре. А это отклонение от нормы. Норма это сложность, стихия. Истина где-то в синтезе, зачем же залезать в дебри в поисках четверки. Это примитивно, как бунт. Не нарушай связей, не насилуй
Аминь? спросил Юрий.
Он и не мыслил «нарушать».
Напротив, хотел извлечь корень из этих Семеновых умозаключений, а получалось, что тем самым рушит почву, жизнь. Да кому она нужна, такая почва, Семену? И ему вдруг живо, с какой-то пугающей ясностью представилось, что Семен существует в ином, чем он и Петр, измерении, где бытуют свои правила, свои законы делячества, привычные, как атмосферное давление, как собственная кожа, без которой нельзя дышать. А кто там правит бал, в темноте, в дебрях?
Юрию стало жарко Что-то похожее чисто физически он испытал однажды в турпоходе, на Машуке. Ночью ветром его швырнуло на край обрыва, и он не мог ступить шагу не знал куда. И сейчас он вслепую, лихорадочно нашаривал твердь.
Ладно, сказал Семен. Не скисай, не такой уж я страшный. Просто обыватель, да? А ты хороший, паинька.
Ну и что?
Нет, это прелестно В голосе Семена прозвучала уязвленность. И снова блеснула все та же неуловимая мысль. Нет, это чу́дно, когда хвалишь самого себя. И это, между прочим, настораживает Нет, брат, все мы одинаковы, одного мяса.
А как же диалектика?
Что?
А сложности? А катаклизмы? Юрий вцепился в Семена, как в репейник над пропастью. Или когда одинаково хорошие это плохо, а одинаково плохие можно жить?
Ну, ты меня не лови, не оригинально. Плохие, хорошие не в этом дело, в природе важно сдерживающее начало. Чувство меры.
И только? Он все еще держался за свой репейник и вдруг понял, что вся эта Семенова говорильня блеф.
Ладно, сказал Семен, спать пора Кстати, как прогулочка за город?
«Уже успела растрезвонить. Ай да Шурочка!»
Да ты не смущайся Ну видели, как вы с ней были в кафе. И поехали, ясное дело. Тут не Москва, все на ладони.
Лицо Семена передернулось в какой-то нарочитой, не то насмешливой, не то жалкой улыбке. Или Юрию показалось в темноте. Странно, что Семена это так волнует.
Да мы просто махнули подышать К знакомой тетке в колхоз. И вернулись. Сам не понял, почему скрытничает, чего стыдится. Чувствовал, что Семен ловит каждое слово. Зачем? До чего же противен бывает собственный голос. Но он все-таки досказал, сердясь: Вымокли на обратном пути как черти. А что?
Нет, ничего. Погостевали, и на здоровье. Семен перевел дыхание. Только не углубляйся. А привалит счастье, бери как подарок. Легче будет терять. Семен рассмеялся дребезжаще. А то ведь ты такой, цельный. Еще сломаешься. Кстати, что же вы решили с окислением?
«Вот оно, подумал он, вот оно, самое главное, зачем Сема явился».
Пойду к Любе пусть соберут техсовет.
Наше дело правое. Узаконенное.
Пусть так
А Люба-то меня не обойдет, профессора тем более. Не возьмет на себя ваши фокусы и директор. Не будь наивняком. Что он, станет решать за институт? Его дело согласовать, а не ставить палки в содружество. И потом, ему на пенсию скоро.
«Господи боже, да ведь он трус. Наконец Юрий понял, поймал мысль. Трус, потому что своекорыстен, заинтересован и боится, как бы не прогадать. Видно, почва под ним не так уж тверда, как кажется. Потому и приплел, что боится, да еще натянул философский панцирь, Мефистофель доморощенный. Значит, не так уж плохи наши дела». Ему стало весело, даже головой затряс.
Семен удивленно молчал
В комнате повисла тишина. Тикал будильник, отсчитывая секунды. Время летело, а Семен все молчал, будто уснул, откинувшись в кресле, лишь восковым пятном светлело лицо. Юрию стало не по себе, точно вдруг пахнуло из темноты чем-то зябким, тревожным.