Ну-ну
Брезгуете?
Это оставь другим гостям. Нам не надо, сыты! Решительно заглянул в соседнюю комнату. Отдернул занавеску в закутке, где кутались в одеяло двое глазастых ребятишек. И все это не глядя на теребившую монисто хозяйку, для которой в эту минуту, казалось, не было ничего важнее «гарного» лейтенанта: откуда он, надолго ли в эти края, женат ли
Невест-то у нас лопатой греби Я? Что вы, я уже старая. Двадцать пять да двое дитэй, говорила, будто сыпала звонким горошком, с пугливым смешком в стрелявших по сторонам глазах, теперь в них все явственней проблескивал спокойный холодок.
Старшина снова процедил:
Ну-ну! И, не оборачиваясь, жестко кинул Андрею: Айда, лейтенант! Кончай веселье
Собака все еще захлебывалась в будке у сарая, рвала цепь, Довбня посветил фонариком на снегу, но все подворье вокруг темневшего сарая было укрыто нетронутой белизной. С затаенной хмурью, в которой почудилось что-то похожее на упрек, сказал:
Или кого ждала, или уже проводила, в любом случае пустой номер, спугнули.
Кого? спросил Андрей, ступая вслед за Довбней под аккомпанемент собачьего лая, слышимого, должно быть, по всей округе.
Не гадалка не знаю!
Веселая Может, кто из своих?.. Он пытался смягчить рассерженного старшину, понять причину его недовольства.
Может. Все может быть. Двое детей, от кого неизвестно. Война наколесила. Веселая, дальше некуда.
А кто такой Степан?
А, Степан, отмахнулся старшина, сын предпоссовета Митрича!
Митричу-то еще по приезде надо было представиться. Как?
Довбня не ответил, видимо желая подчеркнуть неуместность вопроса. Внутри у Андрея стало закипать, но он все еще старался сохранить мир с этой пятипудовой занозой в тулупе, им ведь работать бок о бок.
Какое-то время он глядел на крайний дом под цинковой крышей у самого оврага и, повернув, зашагал в обратный путь, вверх по тропе.
Дом-то чей?
Митрича!
Неожиданно Довбня остановился, и Андрей едва не наткнулся на него.
Вы вот что, лейтенант, голос старшины прозвучал сухо, нет опыта в наших делах, так вели бы себя поскромней.
В чем дело? Я с вами в рейд не напрашивался.
Сами все понимаете, отмахнулся тот рукавичкой, даже не оглянувшись.
Может, спокойно поговорим?
А я и не думал волноваться. Мы, знаете, тоже кое-чего повидали.
Да в чем дело, черт побери?!
Ну и апломб! Похоже, назревала размолвка, из тех, когда спор на повышенных тонах только заводит в тупик. Этого нельзя было допустить. Вины за собой Андрей не чувствовал, лишь смутно догадывался, что дело касается Насти.
Во-первых, отрубил старшина, это вам не фрицев из траншеи таскать. Тут нужна тонкая работа.
Так
Я бы ее, гулену, сгоряча расколол, она уже путалась, если бы не вы со своими нежностями. Растаяли, потекли!
Все?
Неужто он свалял дурака, дав Насте опомниться, прийти в себя? Андрей невесело рассмеялся, Довбня тоже хмыкнул неопределенно, пуская дым в небо. И хотя примирение, казалось
бы, состоялось, в душе остался осадок. Но идти рядом и молчать было и вовсе глупо.
А что же мы к Митричу не зашли?
Неудобно беспокоить. А вы можете вернуться, если есть желание.
В словах его почудилась недомолвка.
«Нет, пожалуй, ничего из нашего сотрудничества не выйдет. А жаль», подумал Андрей, а вслух сказал:
Завтра выходной, зайду.
Распрощались довольно сухо у самых бараков, на языке еще вертелось терпкое слово, но Довбня молча двумя пальцами козырнул, точно смахнул с носа снежинку, и Андрей ответил тем же. И то ли краска прихлынула к щекам, то ли вдруг пахнуло откуда-то слабым оттепельным ветерком да нет, вроде бы не время, почудился запах весны.
По дорожке с автоматом на груди, прохаживался коротышка Бабенко.
Будто бы потеплело, сказал лейтенант.
Тут бывает такое, сказал Бабенко с каким-то непривычным, мечтательным оттенком в голосе. По детству знаю. Только обманчиво это, утром еще круче завернет. И, закуривая, добавил: Я ведь недалеко отсюда жил, за Сарнами, в пяти километрах от Кольки. Бараничи
Андрей улыбнулся:
У него Коровичи, у тебя Бараничи
Да уж такая местность. Кроме баранов да коров наши предки ничего не видели, зато сейчас поумнели, полсвета прошли. И теперь что-то не тянет в село.
А куда же?
В Киев могу махнуть. Зараз на стройке руки нужны, семь классов есть, остальное доберу.
Вполне.
А Кольку тянет. Надо же. Одессу свою забув, село снится. Может, из-за памяти, там же Фросина с дитем могила.
Фросю расстреляли немцы за то, что не сняла со стены Колькин фронтовой портрет. Спросили: коммунист? Фрося, бывшая портовая табельщица, так и не выбравшаяся из отпуска домой, в Одессу, измученная дорогой, с ребенком на руках, крикнула: «Да!» И немец дал очередь. А Колька-то был беспартийный.
Пригляжу, говорит, работенку загодя. Да и маты б ему повидать. Может, отпустите, товарищ лейтенант? Вин сам просыть стесняется.
«Вот такие они у меня все друзья-приятели, бывшие разведчики. В другой раз Бабенко с Политкиным того же молчуна Кольку до бешенства, до слез вышутят, а тут, гляди, ходатай, горой встал».
Вы теперь сами хозяин, вроде коменданта. Собственным правом, а?