Запрещены отпуска.
Много кой-чего запрещено человеку, як говорив один мой знакомый язвенник, покупая пол-литру, А жить надо, шутливо заметил Бабенко.
Подумаю.
Он не подведет, Колька
Луна скатывалась к зубчато-черной полосе леса. Расстилавшийся в низинке поселок с вытянутым к хуторку хвостом дворов казался издали большой нахохлившейся птицей, таившей под крыльями людское тепло. Темно поблескивали окна. За ними чужая, незнакомая жизнь. Сколько таких городков возникало на долгом военном пути и оставалось позади! А сейчас мир. У поселка зеленое имя Ракитяны. Когда здесь поселились люди, когда построили завод? Может, десять, может, сто лет назад, и все эти сто лет они живут в этих домишках, бараках, довольствуясь малыми прибытками да тем, что дают огороды. Из сараюшек изредка доносится поросячье сопенье, коровий приглушенный вздох
И снова он поглядел вдаль, где смутно виднелся хуторок, и чем-то он тревожил и манил отдаленностью своей, что ли, этим таинственным выстрелом, никому не принесшим вреда. Завтра же надо сходить к председателю поссовета, представиться. Вот и повод
Андрею отвели боковушку во втором бараке, занимаемую прежде заводской столяркой. Здесь было все необходимое: стол, стулья, умывальник и две койки, вторая для помкомвзвода Юры. Комната была светлая, пропитанная запахом стружек
Прежде чем зайти, Андрей постоял на веранде, заново переживая вылазку на хутор, оставившую в душе тревогу.
Он говорил, Андрей слушал О том, что в районе собираются создавать колхоз, вернее, восстанавливать. Единственный кооператив, успевший образоваться еще тогда, в тридцать девятом, под его руководством; о клубе, бывшем трактире, который надстроили, оборудовали, в нем будет избирательный участок. Стеклозавод тоже пустили, заводские помогали ему, Митричу, налаживать культурную и хозяйственную жизнь, так что скоро все
войдет в колею
Говорил он почему-то с усталой отрешенностью, как о чем-то прошедшем: приятно вспоминать накануне выборов, но это уже далеко и ему неподвластно. Небритое лицо было замкнутым, лишь изредка в резковатом прищуре проступал характер, но тут же возвращалось прежнее выражение усталости, таившей в себе не то сожаление, не то обиду. Андрей по-своему истолковал настроение Митрича, сказал:
Вы человек заслуженный, да и не старый. Наверное, не обойдется без вас поселковый Совет и сейчас.
Корявая ладонь хозяина чуть шевельнулась.
Помоложе найдутся.
Лейтенант не стал спорить. По комнате то и дело шныряла высокая моложавая женщина с иконным лицом. Поджав тонкие губы, она несколько раз сухо напоминала что-то о стойле, где корова вывернула цепку вместе с пробоем и надо было скорей «улаштувать».
Тебе говорю или стенке? Чи то женская работа?
Погоди, жена, видишь, с человеком беседоваю
Она застыла у печки, спиною к ним, в темной шали, обвивавшей точеные плечи, заколола ножичком щепу, и Андрею показалось, что она чутко прислушивается к каждому его слову
Та може и годи? Корова-то
Я сказал! Лицо Митрича ожесточилось и так же мгновенно обмякло. Он виновато обронил ей вслед: Может, шо подала бы, Мариночка
А ничего готового нема. Вчера ж самодеятельность усе подчистила
Спасибо! Что вы, я завтракал, замахал Андрей руками. Митрич объяснил ему, что Степан, сын его, заведующий клубом, завел привычку потчевать своих музыкантов после репетиции.
Жена снова появилась, став у Митрича за спиной:
Чи долго я просить буду? А? Она смотрела ему в затылок, но, казалось, реплика ее относилась к Андрею: пора, мол, собираться. Странной показалась лейтенанту такая холодность. Все это время его не покидало ощущение непонятной настороженности в жене председателя. Вдруг она вся словно просветлела, и Андрей только сейчас почувствовал, как она все еще хороша бабьей своей осенью.
Он проследил за ее взглядом и заметил высокого парня в дверях горницы. Чем-то он похож на нее? Тонкостью черт, синими с поволокой глазами. Где он видел этого парня? На нем была схваченная в талии вышитая рубаха, баранья, набекрень, шапка, странно не вязавшаяся с интеллигентным миндального цвета лицом. Сын?
Он торопливо надел снятый с гвоздя полушубок. Мать, изловчась, успела помочь ему, застегнула пуговицу и на миг прильнула к его плечу, смахнула невидимую соринку. Он увернулся и, задержавшись на Андрее взглядом, нахлобучил шапку.
Даже не поздоровался! И хозяин дома отнесся к этому спокойно, словно так и должно быть. Нет, что-то в этом доме неладно. Лишь когда Андрей поднялся, Митрич сказал потупясь:
Не осуждай, лейтенант В другой раз посидим, дай бог. И с усмешкой добавил: Он-то даст. Он всем дает, и правому и виноватому
Мам, я пошел
Да чи долго ж мне ждать? глухо, с затаенной слезой, вырвалось у хозяйки.
Но тут дверь распахнулась, и на пороге встала медвежья фигура в дубленом полушубке со старшинскими погонами. Довбня! И с ним незнакомая девчушка в белой заячьей дошке, в красной вязаной шапочке. Смешливые карие глаза, нос в конопушках.
Вот, прогудел Довбня, соловейку на дороге поймал, к вам летела.
Степан посторонился и фатовато, с поклоном снял шапку: