Довбни все не было. Из бурта снова вылетела огненная пунктирная струя и ушла к оврагу.
Ей ответил дружный треск автоматов, пули уходили в дыру, как в воду, с глухим шлепаньем.
Беречь патроны! Бабенко, давай к тому углу И гляди в оба!..
Что будем делать, товарищ лейтенант? спросил Политкин. Так они нас измором возьмут. И на что надеются?
Андрей уже знал, что делать. До приезда Довбни надо устранить неожиданность, могли в самом деле рвануть из ямы напропалую, иного выхода не было, а темнота им на руку, и патронов у них, видно, до черта.
Быстро к сараю, приказал он Политкину, тащи сено, только осторожно. Сюда, ко мне
Чуть погодя солдат
подполз с огромной, перевязанной ремнем охапкой, попросил, запыхавшись, коробок со спичками:
Дай-ка я, лейтенант Не командирское дело. Ты у нас все же один.
Мы все одни.
Он не мог рисковать людьми, а за себя почему-то был спокоен, весь затвердевший от ненависти, вошедшей в него с той минуты, когда он ощутил в руках хрупкое тело в меховой дошке. Остекленевший взгляд Николая нет-нет и всплывал перед глазами, звал отомстить. Нет, он не мог ошибиться, слишком много смертей видел на коротком своем веку. Хватит! И сейчас уже ни о чем не мог думать, кроме прятавшего бандитов черного, покрытого снопами зева на белом снегу, весь напрягся, точно взведенный до предела жесткой пружиной.
И когда он полз к яме с ворохом сена, чувствуя за собой нацеленные стволы автоматов, в душе было пусто и холодно. Снова полоснула огненная очередь, он пригнул голову, уткнулся в снег, улыбаясь мертвой, каменной усмешкой.
Все вобрала эта усмешка постоянный, ставший привычным риск двухлетней окопной жизни, тяжкие эти послевоенные месяцы, скитания по лесам, ночевки в сугробах, тягучий голод в тиши промерзших рассветов. В эту минуту он уже не представлял себе врагов в отдельности немцев, полицаев, бандеровцев, все они слились перед ним в одно лицо с кошачьим затаенным взглядом. Мир разваливался надвое, четко, напоминая об извечной непримиримости ко всяческому злу.
«Если враг не сдается» давние, слышанные с детства слова. Он никогда не задумывался над их смыслом, принимал не раздумывая. Даже немцы во время его разведпоисков, ставших будничным ремеслом, не вызывали в нем такой отчаянной ненависти. Зло как бы воплощалось в обличье Степана переменчивом, неуловимо-насмешливом, затаившем неистребимую жестокость. Извечное лживое лицо войны, с ее кровью, насилием, онемевшими на пепелищах детьми, с той же изломанной страхом судьбой Фурманихи, с мертвыми звездами в Колькиных зрачках, все было в этой кошачьей морде, стремящейся к власти над людьми. Мысли спутались
Хорошо сенцо, озабоченно пробормотал Политкин, все-таки поползший следом. Достать бы еще гранатной.
Пока не надо, выкурим, как крыс. А теперь давай назад
Товарищ лейтенант
Кому говорят! Страхуйте из-за угла, вдруг выскочат.
Есть.
Андрей двинулся дальше к бурту, обдирая ладони о мерзлый снег. Дважды залегал под свинцовым дождем, все так же жестко улыбаясь, и снова полз. Потом, вынув зубами спичку, чиркнул о коробок и швырнул схваченную пламенем вязанку в черный провал, тотчас бросил еще одну и еще
Белый дым повалил из ямы, подымаясь столбом.
Выходи, Степа! рявкнул от угла Бабенко, наставив автомат. Выходи, гад, пока живой!
Дымный столб стал прозрачен, истаивая постепенно, уродливая тень его с бессильно поднятыми рукавами высветилась в вышине. Гулко выстукивало сердце, Андрей стал отползать, схрон по-прежнему чернел округлой пастью.
И опять полоснуло огнем, он уткнулся в сугроб, машинально тронув ухо, и по тому, как оно зашлось холодком, понял: зацепило все-таки. Он приложил к мочке комок снега и в два прыжка очутился за хатой.
Куда вас понесло, надо же пробормотал Политкин, протягивая завалявшийся в кармане пакетик. Задело?
Крови не было
Видно, обожгло. Обойдется.
Черт-те шо, а не драка, пробубнил Бабенко. Зарылись в нору.
Андрей и сам не понимал, почему не сработало горящее сено.
А из схрона уже почти беспрестанно хлестали очереди автоматов, по звуку он определил не меньше двух. Бандиты, видно, не думали сдаваться, непонятно на что надеясь.
Издали с бугра донесся голос вернувшегося помкомвзвода, Андрей различил три приближающиеся фигуры.
Митрича узнал по огромному капелюху. Старик шел горбясь, а следом, чуть выставив автомат, частил Мурзаев вел председателя точно под конвоем. Все еще не решаясь заговорить с ним, не зная, как себя вести, Андрей сказал негромко:
Заходите в дом Мурзаев, марш к Бабенко, на тот угол.
За Митричем натужно, со скрипом затворилась дверь, Юра торопливо, с лихорадочным придыханием доложил:
Николай погиб Довбня
Андрей невольно снял шапку, и Юра, запнувшись на слове, последовал его примеру.
Что Довбня? наконец спросил Андрей.
Будет вот-вот, вызвал из района наряд с инструментом Ну а со мной все в порядке! Вот гранат прихватил.
Андрей не понял, с каким «инструментом». Минировать, что ли, собрались этот проклятый бурт? Но переспрашивать не стал, ждал, что Юра обмолвится хоть словом о Стефе, ведь был же он в больнице, мог сообразить. И Юра, видно почувствовав, чего ждет лейтенант, сказал