Познакомиться.
И много вы раз знакомились? спросила она, уже откровенно посмеиваясь. Жолнежи любят знакомиться, як то у вас поется: одна в Омске, друга в Томске
Мам! оборвала Стефка.
То юж пошутковать не можно, смешалась мать. Первой отпила из своей чашки и вдруг словно вся сникла. Да, кеды то все было, а сейчас ниц нема, еден хлеб
Да молоко, добавила Стефка. У дру́гих и крыши не зосталось, война. Скоро будет лучше.
Э, колейки все едно будут.
Глупости, сказал Андрей.
Як у вас, так и у нас.
Что вы знаете о нас? спросил он как можно мягче. Всего двадцать лет перерыв между войнами. Как мы подымались из полной разрухи, из темноты!
Вы то зовсем малый были, как же вы поднимали? засмеялась она, словно поддразнивая его.
Зато мне война досталась. Ваша вашей богатой Европе достатки не помогли, без нас сожрал бы фашист всех, вместе с культурой и красивой жизнью.
Неприятно было оправдываться, что-то доказывать да еще лезть в бутылку. Пани Барбара кивала, и непонятно было, согласна она с ним или просто выполняет долг вежливости, щадя загрустившую Стефку.
Охо-хо
В сенях послышались шаги, глухое хлопанье видно, гости обивали с валенок снег. Потом в дверях появилась долговязая фигура Степана, следом, замешкавшись, со стесненным видом переступил порог Ляшко. У Степана забегали глаза, губы сломались в надменной улыбке наверное, не ожидал встретить Андрея.
А мы вот шли с мастером, видим, свет горит. И отважились Примете гостей незваных?
Я-то сбоку припека, сказал Ляшко, все еще не отпуская скобу, он меня затащил. Сделали вам, Стефа, вазу. Ну, он все грозився пол-литру выставить. Знайшов пьющего
А я и принес
На чужую закуску?
Все засмеялись, только Стефка по-прежнему казалась хмурой. Пани Барбару будто подменили. Видно, обрадовавшись перемене тягостной беседы, засуетилась, выбежала в сени и вскоре вернулась с кочаном моченой капусты. На белой скатерке появилась тарелка с холодным картофелем
Пше прошам, не ждали. Какая тут закуска
Сало есть. Степан кинул на стол завернутый в бумагу тяжелый брусок.
А ты что, с гостями брезгуешь? окликнул Степка ушедшую в спаленку Стефку.
Не пью я, донеслось оттуда, вы уж сами. Мне надо ноты переписать.
Ну, переписывай, потом
споешь, послушаем
Острое, обжатое морозцем лицо Степана слегка подергивалось, смешок звучал неестественно. Он повернулся боком, под правым глазом его высветился радужный синяк.
Где это вас угораздило? спросил Андрей, стараясь сгладить Стефкин отказ и как-то настроить разговор.
Э, отмахнулся Степан, сколько просил своего Митрича: дай лишнюю лампочку Вот и грохнулся со своей кинобудки, темно, а ступеньки щербатые
Что ж тебя папаша-то на лимит посадил усмехнулся Ляшко.
По лицу Степана пробежала тень.
Для папаши, брат, все равны, когда речь идет о поселке. Он такой, папаша
Степан произнес это с веселой небрежностью, процеженной сквозь мелкие, плотные, как молочный початок, зубы, молча отмерил стаканом синеватую жидкость
Хватит!
Это я тебе от души, лейтенант, первый раз с тобой в застолье. Ну и дай бог не последний А что молодая не идет? Стеф! Он отвалился к стене, правое веко его, над синяком, чуть заметно дернулось.
Сказала нема часу!
Ну смотри, хохотнул Степан, нам больше достанется
Ой, и слава богу
Вот как Ну, пани Барбара, поехали, переключился Степан на мать, присевшую с края стола. Что это вы на самом углу, замуж семь лет не выйдете.
Ох, ты скажешь, хоть бы до свого старего добраться
Доберетесь. Эшелон обещают к первому
То юж сколько обещают. Она отставила стаканчик
Что ж вы, пани? Гости в дом, хозяева в закут? Все какие-то встрепанные, как те куры под дождем. Или беседе вашей помешали?
Цо там за беседа? Так за добре життя, отмахнулась она все с той же колючей усмешкой.
Ну, значит, за добре життя, повторил Степан, вот колхозы придут, полный рай настанет. Как это у вас, лейтенант, мое, твое все ничье Эх-ма Он глотком осушил стакан, на вдохе кинул в рот листок капусты, смачно хрустнул. Без хозяина, известное дело, земля сирота.
Фыркнул с оглядкой на Ляшко, тот промолчал, уставясь в тарелку.
Чепуху мелешь.
Ну да?
Вот именно, сказал Андрей и сам не понял, отчего вдруг подобрался, одержимый одним желанием одернуть этого задиру Степана, явно болтавшего с чужого голоса, защитить то, в чем сам он, горожанин, плохо разбирался, но что было его миром, неразрывно связанным со всем, чем жил и дышал. Вспомнилось, как отец во время коллективизации пропадал в командировках и, вернувшись, не сняв пропыленной, белой от пота гимнастерки, засыпал не раздеваясь. Как в голодный год сельские его друзья в лаптях приезжали к нему за помощью и советом, гостюя у них дома по неделям, пока не добивались своего запчастей, семян. Как сам Андрей потом, уже в сороковом, вместе с однокашниками работал в том подшефном колхозе жаркая страда, щедрые обеды на полевом стане, по вечерам танцы под гармошку. Нет, от плохой жизни люди не стали бы веселиться!
Все это он выпалил притихшему Степану с болезненным нетерпением, пытаясь уловить в нем какой-то перелом, сочувствие.