Есть хочется.
Хочется. Посмотрим, что тут у нас съедобного»
5
Я смотрела ему вслед и завидовала: какой он сильный, спокойный, не то что я, трусливая и занудная баба. За что он меня такую любит?
Жень, крикнула я ему, а я? Я тоже с тобой. И высоко подбрасывая колени, кинулась его догонять.
Трава была мягкая и холодная, обыкновенная земная трава, единственное, чего ей не хватало, это стрекота и жужжания всякой крылатой мелочи. И ветер был обыкновенный, земной, и пахло по-земному цветами, и когда я догнала Женьку, я теснее притянулась
к нему, и мы так и пошли в обнимку, прижимаясь друг к другу бедрами и заглядывая друг другу в глаза.
И добром это, конечно, не кончилось едва теплая тень деревьев упала на наши головы, мы забыли про все на свете и опомнились только тогда, когда что-то маленькое и шумное замелькало в тесной листве.
Мне срази, стало не по себе, и я, как стыдливая дева, хлопнулась задницей на траву и прикрыла руками грудь.
А Женя задрал вверх голову и пальцем приказал мне молчать. Потом сказал, гнусавя и нараспев:
И сотворил Бог всякую птицу пернатую по роду ее. И увидел Бог, что это хорошо. Потом добавил, щекотя мне живот травинкой: И благословил их Бог, говоря: плодитесь и размножайтесь.
Сразу видно в человеке неандертальца, сказала я. Одни животные инстинкты. А как же разум?
Разум имеет место быть тоже. Женя поднялся. Вот я дотягиваюсь до ветки, срываю яблоко и заметь не пожираю его в одиночку, а преподношу тебе на ладошке как символ разума и нашей вечной любви. Он подпрыгнул, выхватил из зеленой тени полосатое яблоко и протянул мне.
Я брызнула белым соком, а Женька подпрыгнул снова и, ухватившись за ветку, стряхнул с нее на траву сразу десятка два.
Яблоки это, конечно, вещь, сказал он, доедая четвертое, но хорошо бы к ним добавить что-нибудь посущественней. Бифштекс, к примеру. Ты как на предмет бифштекса? Или утку, запеченную с яблоками. А однажды Кондратьев нам с Горбовским сварил такую уху ой, какая была уха тройная, а потом жарил камбалу на костре. Слушай, надо срочно добыть огонь. Я с голода помираю»
6
Потом точка медленно сползла с круга и яркой каплей прыгнула вниз, к земле. Ее сразу же подхватил ветер, вертикаль, по которой она летела, стала косо смещаться к югу, и что-то в этом было знакомое; я напрягся и вспомнил что.
Таймыр. Наше с Кондратьевым возвращение. Таким нам показывали его по видео.
Я облизнул губы, словно слизывал с них горькую, кровяную соль как тогда, на горячей, мокрой после посадки земле.
Наваждение. Я палкой пошевелил в костре.
Шейла крутила вертел с недопеченными яблоками.
Из-за деревьев вышел олень, вытянул голову в нашу сторону и стал тереться боком о ствол.
Я подумал о жареной оленине, но вслух говорить не стал, мало ли что подумает Шейла.
А та не думала ничего: голая, в чем мать родила, она подошла к оленю и погладила его золотистый бок. Как будто это была кошка или собака.
Шейла Жалко, что нету камеры. Вас бы сейчас заснять. Я бы назвал этот снимок Возвращенный рай, сказал я и сразу же вспомнил про рай потерянный.
В костре треснула головешка, пепельный уголек выпрыгнул из огня и ужалил меня в лодыжку. Я отдернул ногу и чертыхнулся.
Олень вздрогнул и медленно, боком, отступил в зеленую тень.
Потом мы ели печеные яблоки, молчали и глядели, как умирают угли. Говорить ни о чем не хотелось. Хотелось сидеть так вот рядышком и слушать ее молчание.
Это была олениха, сказала Шейла и закрыла глаза.
Потом мы оба уснули, и мне снился Потерянный рай»
7
За широким, во всю стену, окном светило солнце XXII века, птицы XXII века растворялись в его сиянии, белели лабораторные корпуса, по малиновому стволу сосны воровато скользила белка; все было привычно и мило так привычно и мило, что тошно было смотреть.
Только Господь Бог был сердитым. Постаревший, обрюзгший, сутулый. И какой-то слишком земной.
Тебе нужно отдохнуть, Женя. Ты переработал, устал, и потом Он отвел глаза.
Я кивнул. Я знал, что пряталось за этим его «потом».
Да, сказал я, наверное.
Гобовский всегда был прав. Даже когда был не прав. Он зло ударил по клавише. На широком поле дисплея шла игрушечная война. Вспыхнула стрела выстрела.
Нечеловеческая фигурка в нелепой инопланетной одежке подпрыгнула и, весело дрыгнув ногами, упала и растворилась в ничто. Враги были маленькие и смешные; когда их убивали, они строили веселые рожи и высовывали язык. Потом падали и перед тем, как исчезнуть, делали на прощание ручкой.
Да, в этом что-то есть: умирая, помахать рукой. Горбовский устало вздохнул. Похоже, ему не хватало воздуха.
Знаешь, кто получил Нобелевскую по литературе в этом году? Файбушевич, за «Обыкновенную историю XXI века». Напиши новую книгу, Женя. Ты совсем перестал писать. Мне нравятся твои книги, я
А мне нет.
Что? Ах да. Дух отрицанья, дух сомненья Горбовский мрачно оглядел комнату. Не понимаю, как ты живешь в этом развале. Хоть бы книги с пола поднял.
Так и живу.
Опять двадцать пять. Ты что, и говорить разучился? «Да», «нет», «не хочу», «не буду». Хандра, скулеж мне казалось, что в XXII веке с этим покончено навсегда. Это проклятое наследие прошлого