Лида ускорила шаг, потом поймала саму себя налету, резко останавливаясь, выдохнула и встретилась взглядом с братом, Митя ее заметил первым. Что-то неуловимое промелькнуло в его натужно-веселом лице, и Лида поняла сейчас он будет ее останавливать. Да как бы не так, Митенька! Лида рванула вперед.
Слушай, а газета! хлопнул себя по лбу Митя. Тебе ж в дорогу нужна газета, я сейчас, сорвался он с места.
Митька, не суетись, услышала Лида родной голос Коли.
Я мигом! быстрее побежал Митя.
Он толкался и извинялся одновременно, подвигая людей так, чтобы загородить ими Лиду, возводя бурлящую людскую баррикаду.
Ты что здесь делаешь? зло рыкнул он, хватая Лиду под локоть и стараясь увести.
Я н-носки принесла, зарылась Лида в сумке. Вот, протянула она трясущейся рукой добротную вещь, мне поручили передать.
Лида, тебе не надо туда ходить, мягко, почти ласково, проговорил Митя.
Почему пытаясь высвободиться, рыкнула Лида.
Коля едет не один, выпустил ее локоть Митя. С ним едет Полина, выдохнул он, глядя на потертую урну.
Какая Полина? пробормотала Лида, отступая.
Его Полина, невеста. Они помирились, и она едет с ним в Вологду.
Она же замуж вышла.
Какое это теперь имеет значение, он позвал она поехала.
Поехала, эхом отозвалась Лида. Но это неправда, зачем ты мне врешь? Дай пройти! снова рванула она вперед.
Да как же неправда, если она уже в вагоне. Лида, так бывает, это взрослая жизнь. Они долго были вместе, были фактически семьей, он очень переживал разрыв
Почему она в вагоне? ударила Лида Митю в грудь. Почему
Да потому, что, если останется на перроне, то передумает. Она сейчас теряет все, понимаешь все! Родных, работу, уютное жилье, театры, кино, парки, свой привычный устоявшийся мир. Думаешь, это легко? Митя приобнял сестру за плечи, пытаясь заглянуть ей в лицо. А тебе не надо туда идти, и так Грабарь тебя выдал за невесту, чтобы прописку быстрее выбить, а добрые люди Поле донесли. Они сильно поругались, помирились с трудом, если ты сейчас появишься, сама понимаешь. Лида, поезжай домой, пока не поздно, а лучше поезжай к Леле, переночуешь сегодня у нас. Для Коломенского уже поздновато.
Митя что-то говорил и говорил, а Лида все смотрела на пуховые носки, словно они добрые щенки, которых выкинули на мороз хозяева.
Носки давай, передам, взял у нее подарок Митя. А тебе Коля вот письмо оставил, прочитаешь потом, достал брат из кармана пальто сложенный тетрадный листок. Сказал, что не любовное.
не даст». «Больно надобно, такую красу и без приданого не жаль взять». Ах, слушать да не переслушать сладкий мед его речей.
Нравился ли Дедила Зорьке? Да что ж таиться, очень. Сам статный, косая сажень в плечах, волос шелковистый, кудрявый, а вместо бороды пока легкий пушок, такой мягкий наощупь, что шерстка у теленка. А как глянет, сердце так и забьется, так и рванет из груди, да все к нему, лю́бому.
И Зорька ждала, двери на ночь не затворяла, даже пожитки кое-какие собрала. Явится Дедила, а она уж готова бежать с ним хоть до избушки лесной, хоть на край света. Но не пришел, не умыкнул. Стоял со всеми на проводах, за широкой спиной отца, и взгляд отводил. Струсил, не решился. Все ее предали, родная вервь руку помощи не протянула. И любимый предал, да и любовь пожелтела, выцвела, умерла. Можно ли такого-то пустого любить? Пустоцветом отлетело.
Кто подтвердить может, что Векша брату жены покойной дочь на попечение передать велел? для порядка спросил старейшина.
Божен да Волица, они и подтвердят.
Так ли?
Так так, согласно закивали видаки.
И ведь ясно, ничего такого дядьке Крыжу отец перед смертью не говорил, злой сговор за посулы. Он-то и сказать уж ничего не мог, только стонал да шептал невнятно, так худо ему было. Зорька при воспоминаниях об отце снова зашлась слезами.
И изба крепкая, и коровка, что вот-вот должна разродиться теленочком, и лошадка эта, везущая хозяйку прочь из родного дома все дядьке Крыжу досталось, таков закон. А племянницу, коли у себя оставить, так приданое ей выдай, замуж отдай, свадьбу справь честь по чести одни расходы. А так отвез к родне покойной матери, и пусть у них голова болит, куда сироту пристраивать.
И опять же, не с пустыми руками заявимся, продолжал рассуждать Крыж, скорее для успокоения своей совести, чем для Зорьки, короба с рухлядью[3] да холстами, все, что мать тебе оставляла, все взяли. А больше и не надобно. Вольга первый каменотес, при князе не последний человек. Оно б конечно в дружине лучше было бы, жаль, что ушел из ратных, да камнетесом не так уж и худо. Сам князь у них камнерезному искусству обучен, искусен зело, стало быть, работников ценит. В чистоте да сытости жить будешь, в поле спину гнуть не придется. Мужа какого побогаче тебе найдет, ты у нас девка видная. А у Миляты бы тебя заездили, как есть заездили, а этот малахольный Дедилко и защитить тебя не смог бы. Так что, все к лучшему, нешто отец дочери чего плохого пожелает?
Я этого Вольгу и не помню, он как матушка померла, к нам и дорогу позабыл. Нужна я ему больно, Зорька перестала плакать, а лишь с тоской обреченной смотрела на простор зеленого луга, может, у него самого семеро по лавкам, а тут еще я.