Вот клок ваты вспорхнул вверх и уселся на дерево. Потом запрыгал с ветки на ветку. Покрутился, покрутился да как полетит! Смешно летит: как слепой, ровненько, как по ниточке. Да сослепу-то, со всего-то разгону бряк о столб телефонный! И вывалился тут из клочка ваты... сосед-воробей!
Тут уж все поняли, что не сама вата по земле прыгала, и по воздуху не сама летала: воробей её тащил. Такой клок ухватил больше себя ростом. Один хвост из ваты торчал.
Ухватить-то ухватил всех опередил! да закрыла вата ему весь белый свет. И бросить жалко, а куда тащить, в какой стороне гнездо, из-за ваты не видно. Скакал, порхал да и на столб напоролся; нос расшиб и вату обронил.
Другие воробьи, конечно, сразу же её утащили. Прямо из-под разбитого носа. Не успел и глазом моргнуть.
ПТИЧЬИ ПРИЧЁСКИ
Он ловко шагал, как шагает спортсмен или танцор. Он посматривал свысока, с ленцой поворачивал стройную шею, и белые косицы его чуть подрагивали в такт широким шагам. Как съёжилось бы его птичье сердце, если бы он вдруг заметил меня! Но он не заметил, сердце его не сжалось. И тогда моё подскочило от радости: я мог спокойно снимать!
Вот ещё замечательная причёска. Когда он заметил меня, «волосы» на его голове встали дыбом! Глухим, каким-то потусторонним голосом он прокричал: «Кто-то тут? Кто-то тут?»
Никого нету тут, пробурчал я, пытаясь усыпить его бдительность.
Удод недоверчиво покосился, но причёска его улеглась.
Два раза ещё он распускал свой лихой и роскошный хохол: один раз, когда к нему подсела его подружка, и второй раз, когда он так перед нею раззадавался, что чуть не упал с ветки!
А я, Ястреб, от тебя в полынью нырну.
А я тебя у полыньи подкараулю!
А я в другую полынью выскочу.
А я у другой подкараулю!
А я тогда в первую выскочу.
А я... И долго ты так вперёд-назад будешь мотаться?
Да пока тебе за мной гоняться не надоест!
А оттого, Косуля, что не знаешь ты, как люди снег называют.
Как же они его называют?
Белым покрывалом называют, пуховым одеялом.
Ну так и что же, что одеялом?
А то, что спать-то под одеялом положено, а не поверх! Спи, как я, в пуховом снегу с головой и не продрогнешь.
ЗОЛОТОЙ ДОЖДЬ
Налились, отяжелели и потекли.
Полетели иволгами по ветру. Запрыгали белками по сучкам. Понеслись куницами по земле.
Зашумел в лесу золотой дождь.
Капля по листику щёлкнет сорвётся лист. Синицы на ветке завозятся брызнут листья по сторонам. Ветер вдруг налетит закружится пёстрый смерч. А если неуклюжий косач с лёту вломится в ветви, хлынет сверкающий водопад.
По колено в листьях деревья стоят.
Елочки листьями украсились, папоротники под листьями пригрелись, грибы под листьями спрятались.
Листья шуршат, скребутся, лопочут. Листья летят, качаются и бегут. Листья вверху, внизу и вокруг.
Шумит золотой дождь.
КОСАЧИНЫЙ ЧАС
знаете, куда бы я пошёл? Я пошёл бы на ток и узнал время у косачей!
У косачей нет часов. Но время они знают. Точно знают, хоть и определяют его на глазок.
Мы тоже чувствуем время. Кто привык завтракать, обедать и ужинать в одни и те же часы, тот эти часы не пропустит. Живот ему время подскажет: как под ложечкой засосёт так и пора!
Косачам время подсказывает глаз. Темень в лесу ещё тьмущая, в деревне только первые петухи орут, а у косачей подъём на крыло. Что-то увидели их глаза в тёмном небе: пора на ток песни петь. Солнце ещё глубоко за краем земли, а косачи знают пора! Пришёл их косачиный час.
Четыре весны я ходил на ток, четыре весны отмечал первую песню. И вот что у меня получилось. Беру первое попавшееся число 29 апреля. В этот день в 1962 году первый косач запел на току в 3 часа 31 минуту, в 63 году в 3 часа 35 минут, в 64 в 3 часа 30 минут, в 65 3 часа 34 минуты. Четыре года и чуть ли не минута в минуту!
И вот пятая весна 29 апреля. Я под ШАПКОЙ: проверяю часы косачей. Обычная весенняя ночь, привычный весенний рассвет. Всё как всегда. Носятся в темноте, скрипя крыльями, чибисы. Бекас жужжит над головой, словно муха, попавшая в паутину. 3 часа 30 минут: сейчас запоёт косач! А косач не поёт... Три часа сорок минут, а косачи молчат! Что же случилось? Но вот, наконец, знакомое бульканье, будто кто-то горло полощет запел. С опозданием на 20 минут!
Наверное, это молодой косач, объясняю я сам себе, опыта у него ещё нет. Или лодырь проспал положенный час. Да и не просто ведь столько лет из утра в утро точно угадывать время! Разок можно и ошибиться. Подумаешь 20 минут.
Дома, греясь горячим чаем, я говорил:
Заржавела пружина в косачиных часах! На двадцать минут отстали.
И только сказал слышу радио! «Говорит Москва. С добрым утром, товарищи! Московское время шесть часов». А на моих двадцать минут седьмого...
Мои часы подвели: стальные, удароустойчивые и водонепроницаемые! А косачиные нежные, невидимые, непонятные! работают точно. Из весны в весну, из утра в утро. Теперь я спокоен: что бы там ни случилось, вовремя кончится ночь, вовремя запоют косачи, вовремя поднимется солнце.
СОЛОВЕЙ ПОЁТ
Сосед-соловей думает: «Лучше нос к нему не совать, а то хвост выщиплет или в макушку клюнет!»