«Одолень-трава, одолей ты мне злых людей, одолей чародея и ябедника! И только сказал так распахнулись листья папоротника, а под ними бриллианты да самоцветы, браслеты, броши да ожерелья».
«Под горой каменной озерцо зеркальное, в озерце кикимора болотная. День и ночь в зеркало смотрится...»
Что ж, увидел небось? спрашивает Лесовичок.
Я даже вздрогнул:
Увидел, увидел...
Ну вот и ладно. А то: пни да коряги! Сказки, брат, к вам в дома из леса пришли. Сказки и сейчас по лесам прячутся. Ты только всматривайся, всматривайся.
Э-э, Кукушка, болтовня всё пустая. Сколько на свете живу никакой зимы и снега не видела. На родину прилечу лето, в Африку вернусь лето. На всей земле лето!
Была я, Дуб, свежей рябинкой, а стала сухой корягой. Ободрали меня как липку, разделали под орех. Ни ягод, ни сучков, ни веток хоть в костёр головой. Хоть бы ты за меня вступился.
Что ты, Рябинушка! Я сам такой, что краше в дровяной склад кладут. Всю осень жёлуди с меня сшибали камнями да палками молотили. Всю душу вытрясли. Был я дубом, а стал дубиной.
Белка на зиму грибы запасает. Бурундук орехи. А ты. Медведь, всё без дела шатаешься. Вот засыплет снег землю что лопать-то станешь?
Ты, косой, за меня не волнуйся. Я, брат, самоед. Я зимой сам себя ем. На-ко, пощупай, сколько я сала под шкуркой припас на всю зиму хватит. Я по лесу не зря шатаюсь, я сало коплю. Что и тебе, косой, советую.
Э-э, Медведь, какое там сало... Нам, зайцам, в лесу не до жиру, быть бы хоть живу!
***
Скажи мне, мил человек, чем ты смотришь?
Как это чем? Как и ты глазами.
А видишь чем?
И вижу глазами. Чего это ты чудишь: разве смотреть и видеть не одно и то же?
Что ты, что ты! замахал руками Лесовичок. Совсем это разное дело. Было бы одинаковое, так все и видели бы одно и то же. А то вон пчела смотрит глазами, а видит-то... животом!
Скажешь тоже животом!
Животом, животом, я-то знаю. Её глаза живот направляет. Летит над полем, на все цветы смотрит, а видит только те, в которых нектар сладкий. А все остальные нераскрывшиеся, увядшие, засохшие не замечает, они для неё как в тумане.
Ишь ты!
Да, да! Если бы у тебя были глаза пчелы, то видел бы ты на улице одни продовольственные магазины и ларьки. А в лесу видел бы только грибы, ягоды да орехи. Вот скажи, что ты видишь, когда смотришь на небо?
Синеву вижу, облака вижу, сияние...
«Синеву», «облака», «сияние»! передразнил Лесовичок. А вот лягушка или мухоловка видят на небе одних комаров да мух. Небо для них всё в чёрную крапинку. Всё равно что для тебя витрина гастронома.
Лесовичок задумчиво теребил ухо.
Вот оно как: сияние, синева... А для чего они сияние и синева? Сыт ими не будешь...
Вот у птиц, у зверей, насекомышей и управляет глазами живот. Потому-то, видать, их и называют животные...
ЖАДНАЯ СОЙКА
На прикормку сойка летит доверчиво и жадно. Но из-за этой-то жадности и трудно ее снять. Вдруг появится, стукнет коготками жесткими по деревянной доске, кинется к куску, взмахнёт широкими крыльями и уже в воздухе. Спрячет кусок в лесу за вторым летит. Опять стук коготков, быстрый взмах крыльев в глазах рябит: рыжее, белое, чёрное! От леса к дому, от дома к лесу, кусок за куском, туда-сюда ни навести не успеть, ни снять.
И вдруг удача! Помогла та самая соечья жадность, которая до сих пор так мешала. Жадность и... три картошки.
Положил я на стол картошки: одна другой меньше. Сам залез под ШАПКУ. Вот стук коготков, быстрый взмах крыльев: сойка хватает крайнюю маленькую картошку. Схватила, выпрямилась сейчас улетит! Но чудо! сойка не улетела, сойка растерялась! Сойку одолела жадность: она бросила маленькую картошку, схватила побольше. А рядом-то лежит ещё больше! Бросает среднюю и хватает самую большую. Теперь скорей в лес. Но жадность, жадность! Сойка склоняет шею, ёрзает клювом по доскам, исхитряется прихватить к большой картошине ещё и маленькую. И я успеваю её снять.
Теперь-то я знаю, что делать!
С помощью разных картошин я стану командовать жадной сойкой как захочу. И даже не разных, а двух одинаковых. Да, да, совсем одинаковых, только обязательно двух!
На столе две одинаковые картошки. Стук коготков и сойка хватает одну. Но кажется завистливому глазу, что рядом больше кусок. Отброшена первая, в клюве вторая.
Нет, вторая, вроде, полегче. Брошена первая, скорей за вторую!
А я снимаю, снимаю, снимаю...
А соечий глаз горит, горит. То первая картошина в клюве, то снова вторая. То вторая, то снова первая.
А я снимаю, снимаю, снимаю...
Сойка мечется от одной к другой. Пора бы лететь, но жадность, жадность!
А я снимаю, снимаю, снимаю...
И глаза мои тоже горят, и жадность одолевает. Давно снята сойка, а всё снимаю, снимаю, снимаю...
ГОРЯЧАЯ ПОРА
Настала пора гнездо выстилать: каждое пёрышко на счету, всякая шерстинка в цене. И вдруг видит воробей: скачет по земле большущий клок ваты! Ну, если бы он просто лежал другое бы дело. Тогда не зевай, налетай и хватай, пока другие не опередили! Но клок не лежит, а сам по земле как живой скачет! Все воробьи вокруг клювы разинули от удивления.