Всё началось с гула.
Или, точнее, с того, как он изменился. Агрессивный, всепроникающий вой Квантового Хронометра звук, похожий на скрежет ногтей по доске мироздания, вдруг споткнулся. Высокая, паническая нота сорвалась, словно игла, соскочившая с пластинки.
И на смену ей пришло нечто совершенно иное.
Низкое, ровное, почти домашнее урчание.
Звук, который издавал бы кот размером с собор, если бы нашёл наконец идеальное место, чтобы свернуться клубком и уснуть.
Этим местом был Проныра.
Он лежал на боку, на холодных, пыльных плитах Незримого Университета. Подложил ладонь под щеку. Его грудь мерно вздымалась, а из приоткрытого рта вырывался тихий, едва слышный посвист. Маленький, грязный, совершенно ничтожный человек, который только что, сам того не зная, нажал на самую большую во вселенной кнопку с надписью «ВЫКЛ.».
Архимаг Джиминиус замер. Проныра-глава Гильдии Воров застыл, так и не завершив выпада. Проныра-торговец, чьи губы были уже сложены для очередного вопля ужаса, так и остался стоять с открытым ртом. Все его успешные, могущественные, состоявшиеся версии уставились на спящего неудачника. Уставились с тем же ошарашенным выражением,
с каким смотрели бы на таракана, который вдруг принялся декламировать сонеты.
Сражение. Интриги. Борьба за право быть самой настоящей версией себя. Всё это захлебнулось, столкнувшись с поступком настолько абсурдным, что для него не существовало ни тактики, ни контрзаклинания.
И тогда началось.
Не взрыв. Не грохот. А упрощение.
Вселенная, как выясняется, чудовищно ленива. Столкнувшись с бесконечным числом одинаково сложных путей, порождённых выбором, она впала в панику, как чиновник, которому принесли сразу два противоречащих друг другу приказа. Но когда ей предложили один-единственный, до идиотизма простой путь путь бездействия, она вцепилась в него с отчаянным, почти слышимым вздохом облегчения.
Призрачные стены, мерцавшие по краям зала, перестали мерцать. Они не исчезли они просто никогда не появлялись. Коридоры, ведущие в реальности, где у магов были пенсии побольше, а у гоблинов избирательное право, поблекли. Они стекли вниз, как акварель под долгим дождём, и просто перестали быть.
Воздух, до этого густой от запахов тысяч других Анк-Морпорков от аромата никогда не испечённых пирогов до металлического привкуса магических дуэлей, стал проще. Он истончился. Теперь он пах просто камнем, вековой пылью и лёгким, едва уловимым страхом.
Словно кто-то медленно и методично выкручивал ручку громкости на вселенском радио, пока в эфире не осталась лишь одна, самая скучная и предсказуемая станция.
СМЕРТЬ, в отличие от остальных, не выказывал и тени удивления. Он стоял в абсолютной неподвижности, и вид у него был, как у налогового инспектора, который обнаружил, что должник, вместо того чтобы бежать из страны, просто сжёг всю свою бухгалтерию. Решение радикальное, несомненно. Но в некотором роде эффективное.
В это самое время, в своём кабинете, заваленном книгами и сомнительными приборами, Понда Стиббонс, заведующий кафедрой Неоправданно Сложных Исследований, перестал грызть свой карандаш. Он с ужасом смотрел на главный труд своей жизни Нарративно-Энтропийный Стабилометр модели «Парадокс-7».¹
Стрелка, которая последние несколько дней билась в конвульсиях, как эпилептик на ярмарке, вдруг дёрнулась. Она замерла. И с тихим, разочаровывающим щелчком указала на сектор «Скучно, но стабильно».
Воцарилась тишина, нарушаемая лишь капающей из реторты жидкостью, которая, по идее, капать не должна была.
Понда Стиббонс долго смотрел на замершую стрелку. В его глазах читалось не облегчение, а глубочайшее, почти детское разочарование. Конец света был так близко. Столько всего можно было записать, столько графиков построить
Он тяжело вздохнул, поправил очки и макнул перо в чернильницу. В его лабораторном журнале появилась новая, нацарапанная с досадой запись:
«Гипотеза: состояние полного экзистенциального бездействия субъекта, вероятно, приводит к коллапсу нарративной функции Вселенной. Требуются дальнейшие, желательно менее опасные для мироздания, эксперименты. Возможно, с использованием ленивцев. Или студентов первого курса».
Первым, как и следовало ожидать, запаниковал Проныра-Торговец.
Он всегда был чувствителен к материальному. И сейчас он чувствовал, как материальное его покидает.
Мой камзол прошептал он, глядя, как рукав его роскошного бархатного одеяния становится полупрозрачным, и сквозь него просвечивает каменная кладка стены. Он ощущал не ткань, а лишь лёгкую щекотку на коже, словно от паутины. Я я его почти не чувствую.
Он судорожно захлопал себя по карманам, но пальцы прошли сквозь ткань, как сквозь утренний туман.
Деньги! Мои деньги! его голос сорвался на панический визг. Джиминиус, ты же ты же маг! Сделай что-нибудь!
Привычное выражение высокомерного интеллекта сползло с лица Архимага Джиминиуса, как дорогая мантия с плохо сделанной вешалки, оставив после себя лишь растерянную, почти детскую бледность. Рука Архимага взметнулась, пытаясь сотворить простейшее стабилизирующее заклинание. Из его пальцев посыпались лишь несколько тусклых, анемичных искорок, которые тут же, не долетев до пола, погасли.