Он опустил руку.
И пошёл дальше, обогнув постамент Хронометра. Он прошёл мимо Смерти.
Антропоморфная сущность не опустила косу, но и не нанесла удар. Ледяной огонёк в глазницах, до этого выражавший лишь крайнюю степень бюрократического раздражения, теперь мерцал чем-то иным. Чем-то, что в человеческом мире назвали бы чистым, незамутнённым любопытством. Смерть смотрел на Проныру так, словно его любимые, предсказуемые часы вдруг начали показывать время в цвете.
Он не пытался понять. Он просто наблюдал.
В Затонувшем Кабинете было тихо, если не считать шороха пергамента и едва слышного скрипа стилуса.
Лорд Витинари стоял перед своей картой Анк-Морпорка. За последние несколько часов она превратилась из упорядоченной схемы в нечто, напоминающее взбесившегося бумажного ежа после встречи с ураганом. Светящиеся линии переплетались, мерцали и пропадали. Новые листы, нацарапанные рукой Драмкнотта, были пришпилены поверх старых, создавая многослойный кошмар для любого картографа.
Сэр, доложил Драмкнотт, бледный, но, как всегда, безупречно собранный. Его голос был ровным, хотя рука, державшая стопку новых донесений, слегка подрагивала. Только что поступило сообщение по семафору из реальности Дельта-7-Каппа. Они докладывают, что несколько секторов в районе Незримого Университета он замялся, подбирая слово, просто перестали отчитываться.
Витинари не обернулся.
Перестали отчитываться, Драмкнотт? Или перестали существовать? Будьте точны. В нашем деле точность залог эффективного налогообложения.
Они исчезли с карты, сэр. Семафорная башня на здании Гильдии Алхимиков, которая была там ещё пять минут назад, передала «ВСЁ ХОРО» и пропала. Вместе с собой.
Патриций невозмутимо кивнул, делая быструю пометку стилусом на одном из пергаментов.
Превосходно. Спишите это как хм «непредвиденную оптимизацию городской застройки». Он сделал паузу, словно пробуя фразу на вкус. Не забудьте выставить счёт Гильдии Архитекторов за несанкционированный снос. И Гильдии Мусорщиков
за невывоз строительных обломков, даже если обломков не было. Принцип важнее фактов.
Он замолчал, обводя взглядом пульсирующую пустоту, которая расползалась по его карте, как чернильное пятно.
Похоже, кто-то пытается навести порядок без моего ведома.
Его голос был лишён эмоций, но в нём прозвучала нотка глубоко оскорблённого профессионала.
Это возмутительно. И крайне неэффективно. Подумайте только, сколько налоговых поступлений мы теряем.
Когда Проныра остановился, он оказался позади Хронометра, отгородившись его гудящим корпусом от своих двойников. Он больше не смотрел на них. Он смотрел на глухую каменную стену перед собой.
В зале снова воцарилась напряжённая тишина. Все взгляды были прикованы к его сутулой, жалкой фигуре.
Что он делает? Зачем он зашёл за машину? Он что-то прячет? Готовит какую-то хитрость?
Архимаг Джиминиус нахмурился, пытаясь просканировать пространство за артефактом, но его магия вязла в мощном поле Хронометра. Проныра-Торговец нервно потирал руки, ожидая подвоха. Проныра-Вор медленно, бесшумно начал обходить машину с другой стороны.
Смерть не двигался. Он ждал.
Проныра глубоко вздохнул. Страха больше не было. Только усталость.
Безмерная, тяжёлая, всепоглощающая усталость. Усталость от беготни. Усталость от попыток быть кем-то другим: более удачливым, более смелым, более умным, более богатым, более счастливым. Усталость от самого себя.
Он сделал то, чего не ожидал никто.
Медленно, с натужным кряхтением, которое в наступившей тишине прозвучало оглушительно, словно где-то далеко, в самом основании мироздания, с натугой треснул камень, он опустился на холодный каменный пол.
Спина прижалась к тёплому, вибрирующему основанию Квантового Хронометра. Металл гудел, отдаваясь в его лопатках, в затылке, во всём теле. Это было похоже на то, как если бы он прислонился к огромному, мурлыкающему коту размером с дом.
Он принял всё. Свою никчёмность. Свой страх. Свою старую шляпу, болтающуюся с другой стороны этого механизма. Свою единственную, нелепую, несовершенную жизнь.
Закрыл глаза.
И заснул.
Просто заснул.
Стало так тихо, что каждый мог услышать, как у Проныры-Торговца в кармане нервно звякнули монеты. Двойники замерли, глядя на это с выражением лиц, с каким смотрят на собаку, которая вдруг принялась декламировать сонеты.
И в этой тишине все услышали, как изменился гул машины.
Его высокий, агрессивный, нарастающий тон, похожий на вой сирены, дрогнул. Он споткнулся, сбился с ритма, а затем начал медленно, неуверенно затихать. Он превратился в ровное, спокойное, почти умиротворённое гудение.
Машина, созданная для того, чтобы измерять и разветвлять реальности на основе выборов, действий и волевых импульсов, столкнулась с состоянием, для которого у неё не было ни единого алгоритма.
С состоянием абсолютного, чистого, безусловного бытия. С полным и окончательным принятием.
Машина не знала, что с этим делать.
И потому начала останавливаться.
Глава 10
Это не просто отсутствие звука это давление. Тяжесть в ушах, словно мир заложило ватой. Воздух, до этого натянутый, как струна, вдруг обвис, сделался плотным и неподвижным.