Что? Они кого-то убили у нас в приёмной?
Нет, сэр! выпалил Колон. Они жалуются! На свой рейтинг!
Ваймс замер с поднятой кружкой. Он уставился на своих подчинённых, всерьёз пытаясь понять, не сошёл ли он с ума вместе со всем этим городом.
Повтори, сержант. Медленно. Как для умственно отсталого тролля.
Какой-то аноним, Колон достал из кармана мятую бумажку и, нацепив очки на кончик носа, начал читать, поставил им три крысы за контракт на лорда Ржавь. Пишет, цитирую: «Цель устранена, но исполнитель опоздал на десять минут и оставил на персидском ковре грязные следы. Непрофессионально». Они говорят, Колон поднял на Ваймса трагический взгляд, что это подрывает их многовековую репутацию элитных профессионалов! Они требуют найти и наказать клеветника!
Ваймс молчал. Он просто сидел и смотрел на своих стражников. На лице Колона было написано искреннее служебное рвение. Он докладывал о жалобе убийц на плохой отзыв с такой же серьёзностью, с какой доложил бы о вторжении варваров. Мир съехал с катушек, упал в реку и теперь плыл по течению к самому краю Диска.
Вон, сказал Ваймс наконец. Голос был тихим и очень уставшим.
Сэр?
Вон отсюда оба. Пока я не начал оценивать вашу работу. В крысах.
Колон и Шноббс поспешно ретировались. Ваймс откинулся на спинку скрипучего стула и закрыл глаза. Комедия. Фарс. Абсурд. Он слышал, как за дверью Шноббс шепчет Колону:
А как думаешь, Фред, сколько бы он нам поставил?
Смотря за что, Шнобби. За скорость реакции на приказ «Вон!» твёрдые четыре. Может, даже с плюсом.
Ваймс застонал. В дежурку заглянул констебль Посети.
Коммандер, ещё новости с э-э «Пера». Таверне «Залатанный Барабан» какой-то ценитель поставил пять крыс.
Да, я слышал, устало сказал Ваймс. «Аутентичная атмосфера».
Не только, сэр. Комментарий гласит: «Аутентичная атмосфера безнадёжности и перманентной угрозы для жизни. Пиво на вкус как сточные воды. Еда может убить быстрее, чем нож в спину. Персонал смотрит на тебя так, будто прикидывает, подойдёт ли твой череп в качестве пепельницы. Настоящий, неразбавленный Анк-Морпорк! Рекомендую всем туристам!»
Ваймс открыл глаза.
И что?
Хозяин таверны, Одноглазый Рон, в ярости. Он говорит, что это удар по его бизнесу. Он всю жизнь создавал имидж опасного места, а теперь туда ломятся туристы с камерами-иконографами и требуют «полное погружение». Он говорит, что это убивает всю атмосферу.
Ваймс молча допил остывший, похожий на грязь кофе. Всё. С него хватит. Он готов был идти домой, запереться, выпить чего-нибудь крепкого и надеяться, что к утру город очнётся от этого коллективного
помешательства.
Он уже взялся за ручку двери, предвкушая спасительную тишину своего дома, когда эта самая дверь тихонько скрипнула, открываясь внутрь. На пороге стоял пожилой человек. Маленький, сгорбленный, с лицом, похожим на старый, потрескавшийся сапог. В его руках была такая же старая шляпа, которую он нервно теребил. Он не кричал. Он не требовал. Он выглядел сломленным.
Коммандер Ваймс? тихо спросил он.
Я, буркнул Ваймс, не слишком довольный новой задержкой. Что у вас?
Человек подошёл к столу и молча положил на него аккуратно вырезанный из какой-то газеты клочок бумаги. Это была распечатка с «Пера». Ваймс взял её.
Заведение: Сапожная мастерская «Томас Мозоль. Честная работа».
Рейтинг: 1 крыса.
Отзыв: «Забрал вчера сапоги. Через два квартала отвалился каблук. Одна крыса».
Ваймс прочитал и поднял глаза на старика.
Ну? Бывает.
Не бывает, так же тихо ответил сапожник. Его звали Томас Мозоль. Ваймс вспомнил его тот держал мастерскую на улице Интриг уже лет сорок. У меня не бывает. Я каждый гвоздь проверяю. И и я не отдавал вчера никому никаких сапог. Я болел. Мастерская была закрыта.
Он замолчал, и его худые плечи затряслись.
А сегодня сегодня ко мне не зашёл ни один клиент. Ни один, коммандер. Они подходят, смотрят на витрину потом на свои ноги и идут дальше. Сорок лет, коммандер. Сорок лет я чинил этому городу обувь. А теперь
И тут для Сэма Ваймса всё изменилось.
Одно дело идиотские споры гильдий. Одно дело шутки про сосиски и пьяные оценки таверн. Это был просто шум, фон, надоедливая муха, которую можно было прихлопнуть или просто игнорировать.
И совсем другое видеть перед собой этого человека. Настоящего. С его дрожащими руками, на которых въелись грязь и сапожный клей. С его жизнью, построенной на репутации, на тысячах и тысячах прибитых каблуков и поставленных заплаток. И вся эта жизнь, все сорок лет, были уничтожены одной анонимной, лживой строчкой, набранной неизвестно кем в темноте.
Комедия закончилась. Фарс превратился в трагедию.
Ваймс медленно опустился обратно на стул. Он смотрел на дрожащие руки старого мастера, и в его глазах, до этого наполненных лишь презрением и усталостью, появилось что-то другое. Это была холодная, спокойная, сосредоточенная ярость. Ярость хирурга, обнаружившего раковую опухоль, которую нужно вырезать. Немедленно.
Он аккуратно сложил клочок бумаги и убрал его во внутренний карман плаща.
Имя, сказал он. Голос его был тихим, но в наступившей тишине дежурки он прозвучал, как удар молота.