Ваймс молчал. Сказать было
нечего. Любой ответ был бы оправданием.
Скажите, Витинари снова соединил пальцы, как долго вы намерены ещё одна микроскопическая, но убийственная пауза, терпеть это положение?
Это не было вопросом. Это не было приказом. Это была констатация факта. Угроза, не высказанная прямо, была страшнее любого ультиматума. Ваймс вышел из кабинета, не найдя ответа. Он даже не помнил, как попрощался. Холодный воздух коридора не принёс облегчения. Он чувствовал себя так, словно его только что взвесили, измерили и признали негодным. И если он не справится, Витинари найдёт того, кто справится. Без шума, без сантиментов. Просто заменит сломанный инструмент.
Обратный путь был ещё хуже. Если по дороге во Дворец он чувствовал на себе взгляды любопытных, то теперь ему казалось, что город его просто не замечает. Он больше не был ни грозным командором, ни даже посмешищем. Он стал пустым местом. Когда он, наконец, добрался до участка, даже привычный скрип входной двери показался ему исполненным жалости.
Провал расследования. Публичное унижение. Завуалированная «чёрная метка» от единственного человека в городе, которого он по-настоящему боялся.
Машинально он добрёл до столовой. Там всегда пахло чем-то подгоревшим, застарелым жиром и тихим отчаянием. Он налил себе в щербатую кружку чёрную жидкость, которую здесь называли кофе. Она была пережжённой, горькой и обжигающе горячей. Единственное, что казалось сейчас настоящим в этом мире бумажных репутаций и цифровых крыс.
За столом в углу сидели сержант Колон и капрал Ноббс. Колон, с видом признанного эксперта, объяснял Ноббсу тонкости поедания мясного пирога.
Понимаешь, Нобби, вся соль в том, чтобы начать с самого твёрдого края. Так ты даёшь начинке время ну подготовиться. Собраться с духом.
Ноббс слушал с таким видом, будто Колон открывал ему тайны мироздания, и одновременно пытался незаметно выковырять что-то из-под ногтя.
Ваймс с грохотом опустился на стул за их столом. Внезапный приступ отчаяния, острого, как зубная боль, заставил его сделать то, чего он никогда бы не сделал в здравом уме. Он вывалил на липкую поверхность стола распечатки отзывов «Летописца» и про Стражу, и про несчастного пекаря.
Объясни мне эту чертовщину, Фред. А? Просто объясни. Ты простой человек. Ты должен понимать этот бред.
Ноббс тут же оживился, его маленькие глазки забегали.
А в этом есть деньги, сэр? Можно как-то ну монетизировать? Типа, мы им хороший отзыв, а они нам
Заткнись, Нобби, оборвал его Колон, даже не отрываясь от своего пирога. Он взял один из листков жирными пальцами и начал читать, сосредоточенно хмурясь. Он не анализировал улики. Он не искал зацепки. Он читал так, как читает меню в новой таверне с чувством, с толком, с расстановкой. Он ощущал написанное.
Ваймс смотрел на него без всякой надежды. Просто говорил с кем-то, кто не был ни перепуганным идеалистом, ни холодным манипулятором.
Колон дочитал отзыв про Стражу, хмыкнул, отложил его и взял тот, что касался пекарни. Его брови сошлись на переносице. Он перечитал пару строк, пожевал, проглотил и ткнул в бумагу пальцем, который оставлял на ней полупрозрачный жирный след.
Ну, тут всё ясно, Сэм.
Ваймс устало потёр переносицу.
Да неужели, Фред? И что же тут ясного?
Конечно, Колон говорил с непоколебимой уверенностью человека, рассуждающего о предмете, в котором он разбирается лучше всех на свете. Послушай, как он пишет. «Корочка была чрезмерно жёсткой, что свидетельствует о нарушении температурного режима».
Он сделал паузу, чтобы Ваймс оценил глубину мысли.
Э-э не так говорят, когда тебе просто пирог не понравился. Когда мне пирог не нравится, я говорю: «Жёсткий, зараза». Или «Начинка какая-то подозрительная». А так он снова ткнул пальцем в текст, так говорит человек, который хочет, чтобы все думали, будто он разбирается в пирогах лучше самого пекаря. Это ж личное, Сэм. Понимаешь? Это не просто жалоба. Это унижение. Так жалуется человек, у которого этот пекарь, к примеру, жену увёл. Или Колон на секунду задумался, припоминая вселенские обиды, или выиграл первый приз за лучший пирог на Ярмарке Толстяков, а он был только вторым!
Ваймс замер. Кружка с кофе застыла на полпути ко рту.
Мысль. Простая, нелепая, идиотская мысль, высказанная человеком, чей мыслительный процесс обычно не заходил дальше выбора между сосиской и пирогом, ударила его по голове с силой дубинки тролля.
Он искал системного врага. Террориста. Анархиста. Философа с бомбой. Он гонялся за призраком, за концепцией, за безликим гением, который вёл войну с городом.
А что, если Колон прав? Что,
если всё это время он искал не того? Не того, кто ненавидит систему а того, кого система сломала? Того, кто проиграл. Не гения. А просто очень, очень, очень обиженного человека с доступом к новому, смертоносному оружию.
Впервые за много проклятых дней в глазах коммандера Сэмюэля Ваймса появилось не отчаяние, не бессильный гнев и не тупая усталость. В них появился холодный, острый, как осколок стекла, блеск охотничьего азарта.
Он нашёл след.
Глава 7
Не привычная анк-морпоркская муть, не серая взвесь, обещающая обычный день взяток и мелкого насилия, а резкое, безжалостное утро. Солнце пронзало высокие окна косыми копьями света, и в этих лучах каждая пылинка, танцующая в воздухе, казалась крошечным, персональным обвинением.