Толпа не злорадствовала. Никто не выкрикивал оскорблений. Они просто смотрели, пожимали плечами и лениво расходились, обсуждая новое развлечение. И это было хуже ненависти. Это было безразличие. Их перестали бояться. Их перестали даже ненавидеть. Над ними теперь просто посмеивались.
Ваймс резко отвернулся от окна. Желваки на его челюстях ходили так, что, казалось, могли перемолоть гравий. Кровь стучала в висках медленно, тяжело, в такт унизительному грохоту «Крысометра». Это была холодная, бессильная ярость человека, который привык бить, а ему не оставили ничего, что можно было бы ударить.
Он хотел найти виновного. Хотел схватить его за горло, прижать к влажной кирпичной стене и выбить из него всю эту чернильную правду до последнего слова. Но он не мог арестовать общественное мнение. Не мог надеть наручники на шёпот толпы.
И самое отвратительное, самое мерзкое было в том, что он злился не только на «Летописца». Он злился на Колона за его проклятые пироги, на Посети за его черепашью медлительность, на Моркоу за его идиотскую, невыносимую порядочность. Он злился на них всех, потому что в самой грязной, самой честной части своей души, которую он называл «внутренним копом», он знал: всё написанное правда. Его Порядок, который он годами строил из грязи, пота и неохотного героизма, оказался неидеален. И этот ублюдок с пером выставил каждую трещину, каждую червоточину на всеобщее обозрение.
Последствия не заставили себя ждать. Они просочились сквозь стены участка, как речная вода сквозь прохудившуюся дамбу. Мир за окнами изменился за какой-то час. Ваймс видел, как Хитрый Мо, легендарный вор-рецидивист, которого они безуспешно пытались упрятать за решётку последние лет пять, лениво прошёл мимо участка. Увидев капрала Ноббса, Мо отдал ему преувеличенно-вежливую честь и нагло подмигнул. Ноббс, надо отдать ему должное, инстинктивно потянулся к дубинке, но Мо уже растворился в толпе, оставив за собой шлейф презрительной, весёлой уверенности. Авторитет Стражи. Этот невидимый, но жизненно важный мускул Порядка. Он атрофировался. Сдулся. Испарился, как лужа в неожиданно жаркий день.
В этот момент в кабинет без стука вошёл Драмкнотт. Клерк Патриция двигался с эффективностью хорошо смазанного механизма, который не тратит ни калории лишней энергии. На его лице не было эмоций, только функция. Он молча положил на стол Ваймса маленький, идеально сложенный листок дорогой кремовой бумаги. На листке, знакомым паучьим почерком, была выведена одна-единственная буква:
«В».
Ваймсу не нужны были дальнейшие объяснения. Его вызывали.
Путь до Дворца превратился в прогулку позора. Каждый взгляд, брошенный на него прохожими, ощущался как тычок пальцем. Он чувствовал на себе эту отвратительную, липкую смесь жалости, любопытства и лёгкой насмешки. Он был главой посмешища. Командором армии клоунов с одной дохлой крысой на знамени.
На полпути по длинному, гулкому коридору Дворца, где каждый его шаг отдавался эхом, он заметил у высокого стрельчатого окна знакомую фигуру. Уильям де Ворд. Издатель «Правды» стоял, прислонившись лбом к холодному, запотевшему стеклу, и смотрел на город. Он не выглядел как визионер или реформатор. Он выглядел как человек, который сперва поджёг собственный дом, а теперь удивлялся, почему в нём так жарко. В руках он нервно теребил письмо с деревенской почтовой маркой. Их взгляды на секунду встретились поверх пустого, холодного пространства. Ваймс увидел в глазах издателя не высокомерие идеалиста, а то же самое, что чувствовал сам: тупую, оглушённую растерянность человека, который выпустил на волю зверя и теперь беспомощно смотрит, как тот пожирает его самого. Де Ворд отвёл глаза первым. Этого было достаточно.
Овальный Кабинет был таким же, как и всегда. Тихим, стерильным, холодным. Тишина здесь была иной, чем в его кабинете. Она не давила. Она вскрывала. Лорд Витинари сидел за своим безупречно пустым столом, кончики его пальцев были соединены в привычный шпиль. Он поднял глаза, когда Ваймс вошёл.
Итак, коммандер, голос Патриция был ровным и тихим, как шелест страниц в пустой библиотеке. Ваш рейтинг претерпел некоторые флуктуации.
Ваймс сглотнул. Слюна показалась густой, как клейстер. Говорить в этом кабинете было всё равно что кричать в склепе.
Можно и так сказать, выдавил он. Слова прозвучали глухо и неуместно.
Любопытно, продолжил Витинари, слегка наклонив голову. Движение было едва заметным, как у хищной птицы, изучающей добычу. Атаки на пекарей и волшебников были направлены на подрыв доверия к институтам. К ремеслу. К магии. Но атака на вас она подрывает саму концепцию Порядка. Вы не находите?
Ваймс чувствовал себя быком на льду. Любое резкое движение, любое неосторожное слово и он рухнет.
Я ищу человека, милорд. Не концепцию.
Витинари позволил этой фразе повиснуть в морозном воздухе. Он расцепил пальцы и медленно провёл одним по гладкой, как лёд, поверхности стола.
А он, похоже, сражается не с человеком. Он ведёт войну. Информационную. Патриций сделал долгую, выверенную паузу, глядя прямо в глаза Ваймсу. Взгляд у него был как у хирурга перед сложной операцией холодный, отстранённый, всепроникающий. И пока, коммандер вы её проигрываете.