Даже не сомневаюсь в сем: сначала вас подальше отошлет, а потом и для меня пристанище отыщет. Пора нам княгиню Сабурову выуживать из монастырской неги уж засиделась, что, гляди, заплесневела.
Опасно, князь, Соломонию Юрьевну вмешивать.
Да неужто мы сами руки марать будем? Помилуйте, Семен Федорович, бога ради! Гонцов верных исподволь снарядим в Новгород да Псков, укажем там людей надежных. Пускай оттуда и шепчут монахине Софии, что да как делать требуется. А коли баба не глупа, то сумеет выгоду из оного дела выудить.
Оба князя призадумались.
После громкого развода с великим князем Василием III Соломония Юрьевна, некогда блиставшая в златоверхом Кремле, приняла монашеский постриг под именем Софии. Удалившись в Покровский монастырь, она с энтузиазмом принялась за новое дело создание прославленной школы церковного шитья. Здесь искусные мастерицы творили настоящие произведения искусства, украшая храмы великолепными облачениями и покровами.
В стенах обители София обрела новый смысл жизни, посвятив себя служению Богу и людям. Ее благочестивая душа не могла оставаться равнодушной к чужим страданиям, и вскоре монастырь стал известен искусным шитьем и щедрым гостеприимством не только в Суздале, но и далеко за его пределами. Каждый день княгиня-монахиня устраивала обильные трапезы для нищих, собирая за длинным столом всех голодных и обездоленных, кто искал убежища у монастырских ворот.
Благотворительность Софии не знала границ: она раздавала милостыню странникам, помогала больным и заботилась о сиротах. В народе говорили, что нет такого дела милосердия, которое осталось бы незамеченным этой удивительной женщиной. Бывшая великая княгиня Соломония Сабурова, а ныне смиренная монахиня София, превратила Покровский монастырь в островок милосердия и заботы, где каждый нуждающийся мог найти утешение и поддержку.
Первым нарушил молчание Семен Бельский.
Надобно покамест присмотреться, что далее будет, урезонил он. Телепнев-Оболенский, как поглядеть, тоже не промах: тщится стать главным советником при малом государе. Вот и задумал, как избавиться от своего родственничка Михаила Львовича.
Э-э, Глинский, поди, тоже не дремлет, ворон не считает, нахмурился Семен Бельский. Эти двое как две гончие за кость дерутся кому первому из них дозволено будет шептать на ушко Иоанну Васильевичу.
И я о сем же! подался вперед Василий Шуйский и поставил кубок на стол. А посему нам с тобой надобно решить безотлагательно: поддерживать ли Телепнева в его грызне с Глинским.
А с чего ты взял, что мы должны кому-то из них пособлять? спросил Бельский.
Да с того, Семен Федорович, что коли Телепнев победит, он Глинского со двора выживет, а там и до нас очередь дойдет, пояснил Шуйский. А коли Глинский верх возьмет тоже нам не поздоровится. Оба они нас заклятыми врагами считают, никто ни тот, ни другой не оставит нас подле себя, вот увидишь.
И что ты предлагаешь? спросил Бельский, наливая себе вина.
А предлагаю я вот что, наклонился ближе Шуйский. Надобно Глинского в грязи извалять, да так, чтобы и Телепнев от него отвернулся, побоясь навлечь на себя немилость литовки. Тогда мы обоих этих псов за глотки возьмем.
Занятно, ухмыльнулся Бельский. И как же ты собираешься сие сотворить?
Есть у меня одна идейка: в помощь моей Авдотье Никитичне в голову закралась, когда в корчме еще заседали, загадочно улыбнулся Шуйский. Но об этом после поговорим, когда из Серпухова вернешься. Сперва надобно решить поддержим ли мы Телепнева супротив Глинского, либо оставим их самим друг с дружкой грызться?
Нет уж, Василий Васильевич, смирно ждать да мирно поживать времени не осталось. Говори, что измыслил!
Василий Шуйский откинулся в кресле, глядя прямо в глаза Бельскому, губами посмаковал, будто
приноравливался, какую улыбку показать Бельскому загадочную или зловещую.
За окном тем временем начало смеркаться, и слуги по всему дому зажгли свечи в массивных серебряных подсвечниках.
Ну, коли так, быть посему, протянул Шуйский. Подумалось мне тут, покамест Авдотья Никитична будет грамотками казначейскими заниматься, а что коли пустить заодно слушок, что Глинский с крымским ханом тайно знается да посулы от него принимает.
Тоже мне новость! хмыкнул Бельский. Многие о сем поговаривают, токмо доказательств нет.
А вот и есть у меня доказательство! понизил голос Василий Шуйский. Дознался я, что один дьяк при Глинском шифрованные грамотки хану пересылает. И есть у меня человечек, что готов сии грамотки перехватить да подменить.
Бельский поставил кубок на стол и внимательно посмотрел на боярина:
Так и что же в сих грамотках писано будет?
А напишем мы, будто Глинский хана умышляет на наши рубежи напасть да Москву захватить, прошептал Шуйский. Телепнев, чай, не утерпит, коли такое услышит.
Ох, Василий Васильевич, покачал головой Бельский. За такую игру и головы лишиться недолго. Али не боишься?
Боязно, не стал отпираться Шуйский. Да коли не мы, так они нас сожрут. А с такими ставками, сам ведаешь, не до страха.
Верно глаголишь. Ну что ж, стало быть, надобно нам эту игру начать. Токмо гляди, Василий Васильевич, чтобы дьяк твой не подвел. Коли прознают о подмене нам обоим несдобровать.