Не изволь сомневаться, Семен Федорович, человек он стократ проверенный, за злато свою башку готов в любую петлю запихнуть.
Ну, с богом тогда, перекрестился Бельский. Да гляди, чтобы и Телепнев не подвел. Коли струсит, так и весь наш замысел псу под хвост.
Не струсит, уверенно ответил Шуйский. Он ведь тоже голову свою бережет. Коли хан свое войско на наши рубежи двинет ему первому отвечать придется.
Стало быть, завтра с утра и начнем, подытожил Бельский. Ты дьяка своего готовь, а я покамест с Телепневым потолкую.
А что, Василий Михайлович, неужто ты так хорошо знаешь Телепнева?
Достаточно, дабы разуметь: он хочет власти не меньше Глинского. И коли мы правильно сыграем, он сам станет копать под Глинского.
Князья переглянулись. В их глазах читалось понимание план начинал складываться.
А что будет, когда мы Глинского со двора прогоним? спросил Бельский.
Тогда мы с тобой, Семен Федорович, сможем говорить с Телепневым с позиции силы. Когда документы будут в наших руках, он уж не посмеет нос задирать. А коли заартачится, не захочет нас слушать, отыщем тогда способ и его с пути убрать.
Ловко, почесал подбородок Бельский. Но что, коли Елена Васильевна не поверит?
А мы пособим ей поверить, зловеще улыбнулся Шуйский. У нас с тобой есть люди при дворе, которые смогут нашептать нужные слова в нужное ухо. Да и Телепнев, коли правильно за ниточки потянуть, нашепчет литовке чего надобно. Токмо помни, Семен Федорович: коли что не так пойдет нам обоим в опричники записываться придется, чтобы головы спасти.
Сие я и без тебя ведаю, нахмурился Бельский. Давай уж, Василий Васильевич, чтобы все гладко вышло. Не первый раз ведь замышляем, не до простого баловства тут дело.
Вот и столковались, удовлетворенно улыбнулся Василий Шуйский.
Бояре подняли кубки в молчаливом тосте. За окном уже совсем стемнело, а в зале горели все свечи заговорщики собирались засидеться допоздна, обсуждая детали своего коварного плана.
Так в подмосковном поместье зарождался заговор, нити которого тянулись к одному из самых влиятельных вельмож при дворе Михаилу Глинскому. Пока Михаил Львович в своей московской резиденции ломал голову над тем, как выявить своих недоброжелателей, его враги уже ткали хитроумную сеть, готовую в любой момент над ним захлопнуться.
Глава 22
В архивах кремлевской казны, среди свитков и пергаментов, хранились записи о князе Михаиле Глинском, прозванном «Дородным» за свою статность и внушительность. Этот поистине многогранный человек проявил себя как выдающийся воин, опытный политик и грамотный финансист.
Под знаменами Великого княжества Литовского он не только блистал на полях сражений, но и возглавлял Виленский монетный двор. В его руках сосредоточилась власть над обликом монет, которые наполняли кошельки торговцев и накапливались в сундуках богачей. Князь неусыпно следил за благосостоянием казны и приумножением богатства Литовского княжества.
Перейдя на службу к московскому государю Василию III, Глинский не только сохранил, но и приумножил свое влияние. Его имя все чаще появлялось в расходных книгах, словно яркая нить, связывающая великокняжеские милости с нуждами Русского государства. О высоком положении и доверии свидетельствовала небывалая сумма в пятнадцать тысяч рублей, заплаченная за его освобождение из литовской темницы. А готовность сорока семи бояр предоставить двойную поруку за его свободу свидетельствовала о значительном влиянии князя в высших кругах общества.
В последние годы правления Василия III князь Глинский стал ключевой фигурой великокняжеского двора. Он участвовал в принятии важнейших решений, давал советы государю и своим авторитетным мнением направлял ход истории. Его четкая и размашистая подпись украшала важные указы, а голос звучал весомо при распределении средств на военные нужды и государственные проекты.
При малолетнем Иоанне IV Михаил Глинский вошел в состав опекунского совета, где его слово имело вес при решении финансовых вопросов государства. Многие шептались, что именно он, вместе со всесильным фаворитом Елены Васильевны, будет определять судьбу государственной казны. В руках князя снова сосредоточилась власть над финансовыми ресурсами государства, только теперь Великого княжества Московского.
Только время могло показать, сумеет ли он удержать эту власть и направить ее на благо Русского государства, или жажда наживы и интриги поглотят его в пучине борьбы за влияние.
Свалить с пьедестала такого влиятельного вельможу, обвинив в казнокрадстве, дело отнюдь не шуточное и весьма рискованное. Авдотья Шуйская хорошо отдавала себе отчет, с чем и с кем ей придется иметь дело.
В просторных палатах Кремлевского дворца, где каждый шаг сопровождался шелестом шелковых одежд и позвякиванием драгоценных украшений, княгиня Шуйская, погруженная в раздумья, восседала за массивным столом из резного дуба. Перед ней лежали увесистые фолианты приходных книг, а на полках рядом стояли тяжелые ларцы из великокняжеской казны.