Открытая прическа великой княгини соответствовала этикету, принятому для представительниц великокняжеского рода, и символизировала ее высокий статус. В то время как обычные женщины были обязаны скрывать волосы даже дома, правительницы могли появляться с непокрытой головой даже на официальных церемониях и заседаниях Боярской думы. Это воспринималось не просто как отклонение от правил, а как знак особого положения великой княгини и ее права на власть.
Елена Глинская ощущала на себе десятки взглядов, полных недоброжелательности, зависти и даже ненависти. Но именно сейчас ей надлежало оставаться надежной защитой для своего малолетнего сына Иоанна, единственной преградой на пути к анархии и междоусобице.
Трехлетний княжич уютно устроился на руках Агриппины Челядниной. Изредка он начинал хныкать, но заботливая мамка всегда находила способ его успокоить.
Рядом с великой княгиней на скамье сидел ее дядя, Михаил Глинский. Его темное, надменное лицо выражало смесь торжества и настороженности. Он хорошо знал цену власти, и теперь, когда она сама шла к нему в руки, готов был бороться за нее до последнего вздоха. Его проницательный взгляд внимательно изучал лица бояр, вычисляя среди них возможных союзников и противников.
Бояре Василий Шуйский и Семен Бельский каждый по-своему воплощали собой интриги и коварство московского двора. Бельский лебезил перед Еленой Глинской, выказывая ей показную преданность и сочувствие в невосполнимой утрате. Но в глубине его глаз читалась жажда власти, желание вырваться из тени. Шуйский, напротив, держался отстраненно, его лицо непроницаемая маска. Старый и опытный, как вепрь, он видел взлеты и падения многих правителей. Сейчас он внимательно наблюдал за князьями Юрием и Андреем, оценивая их силу и готовность к бунту. Василий Васильевич знал, что в этой борьбе за власть победит тот, кто сможет правильно расставить фигуры на шахматной доске.
Во имя Господа нашего и Пречистой Богородицы, по воле государя нашего Василия Ивановича голос митрополита, усиленный эхом каменных сводов, наполнил палату.
Бояре, застывшие в напряженном молчании, внимали каждому слову. Их лица, озаренные мерцающим светом свечей, выражали смешанные чувства тревоги и любопытства.
повелеваю и завещаю: во-первых, митрополит сделал паузу, приказываю сына своего, великого князя Иоанна, на попечение и защиту митрополиту всея Руси, отцу моему крестному Даниилу.
Среди бояр пробежал легкий шепот: имя митрополита прозвучало из его уст, как обет.
Во-вторых, продолжал глава Московской епархии, оставляю на попечение митрополита всея Руси свою великую княгиню.
Свечи затрепетали от сквозняка, когда он сделал паузу, чтобы перевести дыхание.
В-третьих, его голос зазвучал еще торжественнее, назначаю своим душеприказчиком митрополита всея Руси, отца моего Даниила, дабы он следил за исполнением моей последней воли.
Многие из бояр склонили головы в знак единодушного согласия и глубокого почтения к сказанному.
В-четвертых, священнослужитель обвел взглядом будущих наследников и правопреемников, приказываю своим боярам князьям Василию и Ивану Шуйским, Дмитрию и Семену Бельским, Михаилу Воронцову быть свидетелями сего документа.
Некоторые из упомянутых бояр поднялись со своих мест, подтверждая свою готовность исполнить волю покойного государя. Поднялся Семен Бельский, и весь его вид выражал почтительность. Князь при этом искоса поглядывал на великую княгиню. Василий Шуйский, оставшись сидеть на скамье, с улыбкой взглянул на Семена Федоровича. «Ах, пройдоха!» промелькнуло в его голове, и на лице отразилось то, о чем он подумал.
В-пятых, голос митрополита зазвенел в тишине, назначаю князя Михаила Львовича Глинского, князя Андрея Васильевича Старицкого, князя Михаила Семеновича Воронцова, князя Василия Васильевича Шуйского, князя Семена Федоровича Бельского, князя Михаила Юрьевича Захарьина и князя Михаила Васильевича Тучкова быть особо доверенными лицами в правлении державой.
Некоторые из бояр, как по команде, метнули свои взоры на старого боярина Глинского. Михаил Львович на мгновение встретился глазами с Воронцовым. Михаил Семенович приветливо улыбнулся ему и едва заметно кивнул. «Держись, я
с тобой», прочитал Михаил Львович в этом жесте и ответил тем же едва уловимым кивком. Затем он обвел взглядом тех, кто смотрел на него в этот момент. В глазах некоторых бояр он сразу заметил холодные искорки презрения и зависти и безошибочно определил в них своих будущих врагов. Свой привычный нейтралитет сохранял Захарьин: боярин не принадлежал к крупным феодальным кланам, открыто претендовавшим на власть, в отличие от Шуйских или Бельских, чем и заслужил доверие великого князя Василия III.
Елена Глинская не могла не заметить этот поединок взглядов; она с трудом подавила торжествующую улыбку и опустила глаза, чтобы скрыть свое удовлетворение.
В-шестых, прогремел голос чтеца, приказываю сим боярам оберегать сына моего Иоанна до достижения им шестнадцатилетнего возраста.
Каждое слово завещания, произнесенное с особой торжественностью, падало, как камень в воду, вызывая волны размышлений среди присутствующих о будущем русской державы и маленьком наследнике престола. Казалось, даже воздух застыл в этот момент перехода власти от отца к сыну, от живого к мертвому, от прошлого к будущему.