Отец пристально наблюдал за сыном, пытаясь понять причину его апатии. Он видел, что Василий умен и способен, но в его глазах не было той искры, той страсти к жизни, которая должна была бы двигать им вперед. В них не отражалось того честолюбия, того стремления к власти и жажды всеобщего признания, которые так ярко горели в душе самого Михаила Львовича.
Отцовское сердце разрывалось от разочарования. Старый боярин опасался, что его сын, лишенный политического чутья и воли к власти, станет легкой мишенью для коварных врагов и не сумеет защитить интересы семьи. Его беспокоило, что все его усилия, направленные на воспитание достойного наследника, окажутся тщетными.
Глядя на безучастное лицо сына, Михаил Львович не мог понять, что творится в его душе, что скрывается за этой маской спокойствия и послушания? Возможно, Василий просто не хотел проявлять свои истинные чувства, возможно, он копил в себе энергию, ожидая подходящего момента, чтобы проявить себя. А может, он действительно лишен тех качеств, которые сам Глинский считал необходимыми для успешной политической карьеры.
Этот вопрос терзал Михаила Львовича денно и нощно. Он понимал, что время не ждет, и нужно найти способ пробудить в сыне огонь, который сделает его достойным продолжателем рода Глинских. Но как это сделать, пока не знал, и это незнание вызывало у него тревогу за будущее своей семьи.
Случайно вспомнился недавний разговор с сыном. Василий, робко переминаясь с ноги на ногу, просил разрешения поступить в монастырь. Слова сына поразили Михаила, как удар молнии.
Монастырь! прогремел в памяти князя его собственный гневный возглас. Судьба чернеца? Житие тихое в молитвах и размышленьях! Нет, нет! Сие недостойно наследника Глинских, коим долженствует править, воевать и умножать славу рода!
Михаил Львович вспылил тогда не на шутку: обрушил на сына гневный поток упреков, обвинил его в трусости, в отсутствии честолюбия, в предательстве памяти предков. Василий молча выслушал брань отца, опустив голову; глаза его покраснели и увлажнились, но он не проронил ни слова.
Али не смыслишь, что ты Глинский? кричал старый боярин, до глубины души расстроенный словами сына. Славный род воинов, а не слюнтяев, хоронящихся за монастырской стеной!
Я не хочу воевать, отец, не мое сие призвание, ответил Василий еле слышно, боясь даже взглянуть на отца.
Что ты сказал? Не хочешь воевать? Ты мой сын! Ты должен хотеть! Сие и есть твое призвание, ничего боле!
Теперь, сидя в полумраке своей горницы, Михаил Львович терзался угрызениями совести. Возможно, он был слишком строг с сыном? Может, не понимал его душевной глубины и намеренно не замечал того, что было значимо для самого Василия?
Конечно, времена меняются: старые порядки уходят в прошлое, уступая место новым веяниям. На смену мечу приходит перо, а насилию дипломатия. Возможно, Василию не суждено было стать воином, но он мог бы проявить себя как мудрый советник или искусный дипломат, принести пользу роду Глинских и запечатлеть свое имя на фамильном гербе.
Михаил Львович тяжело вздохнул. Ему предстояло принять трудное решение: постараться понять, чего на самом деле хочет его сын, и помочь ему найти свое место в жизни. Но как это сделать? Как найти общий язык с тем, кто казался ему таким далеким, чужим и непонятным?
Огонь в печи почти погас, оставив тлеющие угли.
Князь Глинский встал с кресла и подошел к окну. За окном стемнело, густой снег падал на землю, укрывая мир белой пеленой. Михаил Львович долго смотрел на падающие снежинки, как будто пытался отыскать в какой-нибудь из них ответ на свои мучительные раздумья. В конце концов твердо решил
для себя, что поговорит с сыном еще раз.
Не как воин с трусом, а как отец с сыном, пробормотал он себе под нос. Надобно уяснить, что движет сердцем его, и помочь ему путь свой обрести. Ибо, правда-матушка, благоденствие чада моего мне превыше гордости своей и помышлений о том, каким должен быть наследник рода Глинских.
Не знал тогда Михаил Львович, что времени для этого разговора у него так и не найдется
Глава 16
Очередное заседание, которое обещало стать для Михаила Глинского судьбоносным, было назначено в марте, после венчания Иоанна IV на великое княжение. Именно на этом заседании Думы великая княгиня намеревалась выбрать наставника для своего сына из числа опекунов. Сначала она остановила свой выбор на верном родственнике князе Михаиле Глинском, чья служба заслуживала самой высокой награды. Однако со временем ее посетила мысль, что одному человеку будет сложно направлять юного правителя по жизненному пути. Так появилась идея назначить двух советников, и вторым в этом дуэте стал князь Телепнев-Оболенский.
О своем решении Елена Глинская лично известила своего могущественного дядю. В ее покоях разгорелся негромкий, но бурный спор. В воздухе, напоенном ароматом редких благовоний, витали тихие, но полные глубокого смысла слова. Золотые ткани на стенах и шелковые завесы чуть колыхались от легкого дуновения из окон. Каждое слово, произнесенное здесь, ложилось в тишину, как тяжелая жемчужина на бархатную ткань весомо и значимо.