Поездка по бездорожью вдоль реки Нахабинки оказалась очень утомительной. Кибитку трясло так сильно, что казалось, будто все внутренности переворачиваются. Анна Стефановна время от времени выглядывала из окна, указывая кучеру, куда ехать.
Наконец, повозка остановилась возле ветхой избы, будто выросшей из густых зарослей на опушке леса.
Навстречу им вышла старая ворожея с лицом, испещренным глубокими морщинами. Звали ее Стефанида. Говорили, что к ней за помощью обращалась великая княгиня Соломония Сабурова, чтобы та наговорила воду и помогла укрепить любовь Василия III. Тусклые, но проницательные глаза старухи, казалось, смотрели насквозь, читая самые сокровенные мысли и желания.
Внутри избы пахло сушеными травами и дымом. Стефанида молча выслушала гостью, сохраняя бесстрастное выражение лица. Иногда бросала короткие взгляды на Михаила Глинского, отчего думному боярину слегка становилось не по себе: сражаться с врагами на поле брани это одно, но от колдовства лучше держаться подальше.
Затем ворожея взяла из рук Анны Стефановны пучок темных волос и приступила к работе: шептала загадочные слова на древнем языке, смешивая порошки и травы в глиняном горшке, плевала в ладони, растирая в них едкие смеси вместе с волосами, и добавляла их к остальным ингредиентам.
Михаил Львович нетерпеливо переминался с ноги на ногу, с грустью глядя на грязные скамьи и табуреты, заваленные невообразимым хламом. Он уже тысячу раз пожалел, что ввязался в эту авантюру: узнай про его путешествие в подмосковные леса Шуйские или Бельские, вмиг обернут все в свою пользу вплоть до обвинения в государственной измене. Мог бы вообще в сторонке обождать, пусть свояченица ехала бы сама! Теперь оставалось только уповать, что все пройдет гладко без сучка, без задоринки.
Наконец, ворожея завершила свой магический ритуал и протянула Анне Стефановне склянку с темной жидкостью.
«Вот, возьми, ее голос проскрипел, как несмазанная дверь в казематах Малых Кремлевских покоев. Это приговор, выплесни его в нужный отхожий горшок, и он найдет свою жертву».
Весть о несчастном случае на охоте, о том, что великий князь ранен медвежьим когтем, распространилась по Москве со скоростью степного ветра.
Анна Стефановна, запершись в своей горнице в окольном тереме, с тоской ожидала новостей. Но время тянулось невыносимо медленно. Каждый день угасал не в радости и приносил лишь новые слухи о состоянии Василия: о том, как лекари борются за его жизнь, как гной разъедает рану и проникает в кровь.
«Ранен! Почему ранен, а не истерзан медведем до смерти? бесилась Анна Стефановна, чувствуя себя неотомщенной. А коли не в лапах медведя пал, значит, судьбиной мне предназначено извести его своей рукой!» и в отчаянии решилась на крайние меры: приготовила зелье, которое, как она надеялась, положит конец страданиям Василия III и откроет для ее дочери путь к полноправной власти.
Ночью, когда Михаил Глинский прокрался в ее горницу, стараясь изо всех сил оставаться незамеченным обитателями окольного терема, Анна Стефановна передала ему пузырек с ядом:
«Скажи Елене, что снадобье сие подействует скорше, нежели гной в ране великого князя. Лекари ничего не восподозреют, а спишут все на жар телесный. Но великий князь испустит дух не от сей раны, а от моей руки такова его расплата за мое унижение!»
Михаил Львович кивнул и, не проронив ни слова, поспешно удалился, едва переводя дыхание от волнения. В душе его бушевала тревога, ведь от успеха сего дела зависело его собственное будущее.
В подмосковном Воробьеве, в великокняжеских покоях, на смертном одре томился великий князь Василий III Иванович. Его лицо, искаженное муками, казалось безжизненным.
Елена, склонившись над ним, гладила его по заросшей щетиной
щеке, а по щекам ее струились слезы.
«Государь мой, муж мой, шептала она едва слышно, я приготовила твое любимое кушанье поешь, порадуй меня».
Василий едва заметно кивнул, не сводя с нее взгляда из-под тяжелых век. В этом взгляде тлели остатки прежней жизни. Ему совсем не хотелось есть, но он не мог отказать заботливой супруге, в чьих глазах читалось искреннее сочувствие.
Елена взяла блюдо с перепелиными яйцами, фаршированными лососем. Она собственноручно приготовила их, следуя указаниям матери.
«Открой рот, государь, насладись лакомством», прошептала она, поднося яйцо к его губам, а в голове простучали слова матери, переданные дядей:
«Не жилец он боле, мукой страшной попусту страдает помочь уйти, упокоиться с миром, значит, благое дело сотворить».
Великий князь подчинился. После второго яйца он закашлялся и покачал головой, показывая жене, что больше не будет.
Елена Глинская опустилась на колени у ложа Василия III и заплакала, шепча сквозь слезы:
«Прости меня, государь, умоляю, прости».
В ту ночь великий князь московский Василий III Иванович испустил дух. Лекари, осмотрев тело, только развели руками: жар, вызванный заражением крови, оказался слишком сильным. Никто не мог и подумать, что смерть государя была подстроена, что в ней переплелись любовь, ненависть и жажда власти
Нет, категорическим тоном ответила великая княгиня. У меня иные планы на Авдотью.