Мудро поступила, что не дала волю гневу своему, Анна Стефановна поднялась с кушетки, приблизилась к дочери. Одно помни и не забывай: ты властительница, и сила в деснице твоей, утешила мать, нежно коснувшись щеки дочери.
Власть, говоришь? Елена горько усмехнулась.
Она самая, голубушка моя. Власть, коя не даруется просто так даром; власть, коя добывается кровью людской, власть, коя творит нас теми, кто мы есть воистину! Не бывает власти без меча острого, без слез горючих, без душ невинных. Всякая власть от царя до последнего огнищанина ценою крови даруется. И как орел высоко парит, так же власть возвышает нас над толпой. В руках власти сила великая, кара лютая, право решать судьбы людские. В руках власти живот и смерть, радость и печаль, богатство и убожество. И нет пути к власти иного, кроме как через испытания тяжкие и борьбу нещадную. Сие есть путь власти истинной путь, усыпанный костями предков наших, орошенный потом и кровью подданных наших, путь, ведущий к вершине, где власть сияет подобно солнцу красному, коему нет конца в мире оном. Сие глаголю тебе, ибо власть суть основа бытия нашего, как камень краеугольный в здании державы великой. Власть, она, понимай, голубушка, отнюдь не дар божий, но добыча тяжкая, кою надлежит добывать ее мечом острым и волей несокрушимой. Всяк, кто власти добивается, должен быть готов пролить кровь свою и кровь иных, ибо такова, дочь моя, цена власти великой!
Да ведаю я все сие! нетерпеливо отмахнулась Елена Глинская, выпрямляясь в кресле. Только все одно: чувствую себя скорее узницей, а не властительницей. Всяк мой шаг под пристальным взором, всяк указ оспаривают. Шуйские и Бельские то и дело непрестанно напоминают о величии мужа моего и ничтожности моей.
Вот почему не надобно силы тратить на мысли недостойные, Анна Стефановна нахмурилась, ее брови сошлись на переносице, предвещая надвигающуюся бурю эмоций. Лучше помыслим, как далее быть.
Об оном только и думаю денно и нощно, покоя себе не нахожу!
Иоанн, уловив беспокойство в голосе матери, подбежал к ней и обнял за ноги.
Ма́тенька, не кручинься! произнес он, глядя ей в глаза чистыми, как озеро после дождя, глазами. Я вырасту великим и сильным и прогоню всех недобрых людей!
Маленький Юрий, тоже почувствовав настроение матери, протянул к ней ручонки, привлекая к себе внимание.
Великая княгиня улыбнулась, взглядом попросила мать принести ей малыша. Елена нежно взяла его на руки, и тепло его тела согрело ей сердце. Глаза ее увлажнились от умиления: ради своих детей она готова на все, даже на самые решительные поступки.
Анна Стефановна наблюдала за этой сценой с нежностью в глазах.
Нельзя сие так оставлять, Елена. Авдотья Шуйская власть твою подтачивает, она опасна. Ведаю людей, тайные пути знающих. Можно на нее напустить приговор. Незаметно, тихо, и никто не узрит, никто не узнает.
Анна Стефановна хорошо знала, о чем говорит: она давно изучила искусство устранения врагов без лишнего шума. Ее методы просты, но эффективны: медленный яд, замаскированный под целебное снадобье, или несчастный случай вроде падения с лестницы с чьей-то помощью. Знала также по личному опыту, что лучший способ избавиться от врага заставить его замолчать и исчезнуть, не вызывая подозрений.
Хочешь, я похлопочу? напрямик спросила она дочь. Нам ли с тобою, голубушка, не ведомо, как угрозу отвести? добавила, многозначительно понизив голос.
Елена Глинская внимательно посмотрела на мать и на мгновение ужаснулась той зловещей алчности, которой светились кошачьи глаза пожилой женщины.
Их взгляды встретились, и каждая из них вспомнила, что
жизнь в окольных теремах причиняла Анне Стефановне бесконечные страдания. Она относилась свысока ко всем слугам, с которыми делила кров по воле своего жестокого зятя. Никто из придворной челяди, однако, не смел попрекать ее за высокомерие, понимая, что, несмотря на свое униженное положение, она все еще оставалась матерью великой княгини. Снедаемая обидой и злобой к великому князю, Анна Стефановна поклялась самой себе, что любой ценой отомстит за нанесенное ей оскорбление.
В промозглом осеннем сумраке, когда багряные листья трепетали на ветру подобно окровавленным знаменам, по ухабистым московским дорогам медленно продвигалась неприметная кибитка, запряженная парой гнедых лошадей. Внутри, кутаясь в тяжелые меха, сидела Анна Стефановна, а напротив думный боярин Михаил Глинский, чье надменное и властное лицо сейчас выражало настороженное молчание.
«Да уж, нелегким
путем ты идешь к мести своей», шумно вздохнул Михаил Львович.
«Дабы ни единой душе не ведомо было, куда путь держим и с какой целью», прошипела в ответ Анна Стефановна.
«То истина сущая, а не то сожгут нас, как ведьм поганых, на торговой площади», усмехнулся боярин, только веселости в голосе не прозвучало.
Как и в любой иной ситуации, он преследовал собственные цели. Устранение Василия III руками свояченицы открывало перед ним новые горизонты власти и влияния при дворе. Елена, оставшись вдовой и единственной претенденткой на регентство малолетнего Иоанна, могла стать марионеткой в его руках, позволяя ему плести интриги, не оказывая противодействия. Она лишь инструмент, продолжение его воли, безмолвное орудие в достижении собственных, непомерно разросшихся амбиций. И в этой холодной, циничной расчетливости крылась зловещая красота его гения.