Вы хотите купить все эти билеты? с замиранием в сердце спросил Сальвани.
«Да» был жест негра. Импрессарио недоверчиво взглянул на него и сказал:
Но в этой пачке одиннадцать лож первого яруса по пятидесяти лир каждая.
Кивок.
Потом восемнадцать
лож второго яруса по сорок две лиры
Опять кивок.
Двадцать две ложи в третьем ярусе по тридцать шесть лир и тридцать лож четвертого яруса по двадцать пять лир.
Нубиец снова кивнул утвердительно. Сальвани быстро подвел итог и вне себя вскричал:
Но это невероятно! Ведь это обойдется вам в 2848 лир!
Негр в ту же минуту подал ему банкноты на сумму в три тысячи лир, а театральные билеты положил в карман. Потом, взяв импрессарио под руку, он указал ему на сцену.
Я не понимаю, пролепетал Сальвани, вы хотите на сцену?
Негр кивнул.
Следуйте за мной.
Сальвани спустился по маленькой лестнице и скоро они с негром очутились на полутемной сцене. Подойдя к суфлерской будке, нубиец так многозначительно указал на кресла и стулья, что импрессарио мгновенно понял его.
Вы хотите купить все места внизу? поспешно спросил он.
Нубиец подтвердил.
Эти места по пять, четыре и три лиры.
И вновь подтверждение.
Я был бы, конечно, безумцем, если бы отказал вам.
Выйдя через четверть часа из кассы, нубиец нес в кармане все места театра Скала, купленные круглым счетом за 6000 лир.
Сальвани с торжеством показал подошедшему Тичеллини кучу банковских билетов, и когда композитор боязливо заметил, что все это шутки одного из его соперников, импрессарио хладнокровно ответил ему:
Тичеллини, мог бы ты пожертвовать на то, чтобы уничтожить Джиоберто или Пальмарелли, шесть тысяч лир?
Маэстро замолчал, убежденный этой логикой.
Вечером театр представлял великолепное зрелище. В первый раз со времен австрийской оккупации здесь появились все миланские аристократки в богатейших туалетах. Прежде они редко посещали театр и если приезжали, то исключительно в черных платьях и под густой вуалью. Сальвани и маэстро с изумлением смотрели на блестящее собрание, но скоро изумление сменилось недоумением и страхом, когда они заметили некоторую странность в костюмах дам. Одни из них были одеты в зеленый бархат с камышовыми листьями в волосах, другие надели красные платья с красными цветами, третьи белые атласные костюмы с белыми маргаритками на голове. Кроме того, случайно или намеренно, дамы сгруппировались таким образом, что все три цвета собрались вместе: зеленый, белый, красный. Тичеллини был патриот с головы до ног, и его сердце неистово забилось, когда он увидел в зале давно запрещенные австрийцами родные цвета Италии.
Что же это значило, однако? Революцию?! Конечно, в этом случае успех оперы, наверное, обречен, но Тичеллини не думал о себе, когда дело шло об отчизне, и, воодушевленный патриотическими цветами, он стал напевать начало народного гимна:
«Кто умирает за Отечество,
Тот жил довольно»
Партер кишел студентами, и только одна из лож близ сцены была пуста.
Вдруг по театру пронесся ропот: дверь ложи отворилась, и в нее вошли трое. Высокий стройный мужчина с темными волосами и блестящими черными глазами сопровождал даму необыкновенной красоты. На мужчине был черный вечерний костюм, на даме красное платье из тяжелой шелковой материи, белый шарф обвивал ее стан и белая кружевная накидка покрывала черные волосы женщины. Диадема из сверкающих смарагдов украшала прелестный лоб, а на руках и на шее сияли бриллианты чистейшей воды. Мальчик редкой красоты лет восьми или девяти поместился между мужчиной и женщиной, и по первому же взгляду можно было угадать в нем их сына. Как раз напротив их ложи находилась ложа маршала Радецкого, полная его адъютантов. Следя за всем, что только намекало на какую-либо демонстрацию, они бросали грозные взгляды на трехцветные наряды дам, и, наконец, доверенный Радецкого велел позвать Сальвани, который немедленно явился, бледный и испуганный трепеща от опасения, что адъютант запретит начинающийся спектакль.
Офицер встретил его гневно.
Что это значит? Заметили вы трехцветные платья?
Ваше сиятельство
Ну? Отвечайте!
Не угодно ли вашему сиятельству глянуть на публику?
В ту минуту, как Сальвани вошел в ложу австрийцев, мужчина в ложе напротив встал и набросил на плечи своей жены светло-голубой шарф. Остальные дамы последовали этому примеру и окутались шарфами разного цвета: перед глазами одураченного офицера замелькали желтые, черные и голубые цвета, и он злобно проворчал:
Погоди же ты, каналья, меня не проведешь!
Сальвани быстро удалился, и в это время раздались первые звуки увертюры, встреченные громом рукоплесканий. И на этот раз мужчина из первой ложи первым подал знак одобрения, но на это, по-видимому, не обратил внимания никто.
Тичеллини поспешил в уборную Лучиолы, которая была так прекрасна
в своем белом атласном костюме маргаритки, что у композитора захватило дыхание.
Ну, маэстро, улыбаясь, спросила певица, нравлюсь я вам и верите ли вы в успех оперы?
О, синьора, я и не сомневался, с тех пор как вы обещали участвовать в ней.
Из глубины уборной появилась темная фигура, и к Тичеллини подошел маркиз Аслитта.