Какой вы оригинал, граф!
Вы находите, сеньор? Быть может, вы и правы, но я вынужден объявить вам свое неизменное решение: или снять ваш прелестный дом, или поселиться в другом вероятно, во сто раз худшем, но где я буду чувствовать себя как дома.
И вы не передумаете?
Ни в коем случае.
Хорошо, граф, я согласен.
Вы меня очень обязали этим, остается только определить цену.
Не заботьтесь об этом, граф.
Напротив, сеньор, я сильно озабочен.
Да мы договоримся.
Во сто раз лучше договориться теперь же, чтобы впоследствии не приходилось жалеть ни мне, ни вам.
Да вы просто страшный человек!
Потому, что хочу вести дело, как следует?
Нет, потому что вам во всем надо уступать.
Вы заходите чересчур далеко, сеньор, ведь я требую только справедливого, кажется.
Это правда, граф, и я прошу прощения.
Простить я готов, но с условием.
Каким же?
Назначить мне цену за съем вашего дома.
Опять вы за свое?
Разумеется, или скажите мне откровенно, что не хотите сдавать мне его.
Если вы непременно этого требуете, то платите мне тысячу пиастров в год. Не много это будет?
Цена умеренная, сеньор, и я согласен.
Значит, теперь с делами покончено?
Не совсем.
Что такое?
Позвольте минуту.
Дон Фернандо вынул из кармана бумажник с золотым замком, порылся в бумагах и подал одну асиендадо, говоря:
Известна ли вам в Панаме банкирская фирма Гутьеррес, Эскирос и К°?
Очень даже известна, граф, это самая значительная банкирская фирма во всем городе.
Очень рад это слышать. Вот чек на тысячу пиастров за дом, который вы, вероятно, примете; оплата, как видите, по предъявлению.
О, граф! вскричал асиендадо, которому одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в подлинности документа. Я беру его, закрыв глаза, в полном убеждении, что он законный.
Итак, решено. Потрудитесь дать мне расписку в получении тысячи пиастров и адрес дома, который находится теперь в моем распоряжении. Еще два слова сторожу дома, и с делами покончено.
По знаку хозяина мажордом вышел. Почти тотчас же он вернулся со всеми письменными принадлежностями.
Как! Тут же, на месте, не переводя духа? смеясь, вскричал асиендадо.
Если вы ничего против не имеете, сеньор, я буду вам весьма обязан; я уезжаю завтра на рассвете.
Справедливо, согласился дон Хесус.
Он написал расписку и вручил ее молодому человеку; тот положил ее в бумажник после того, как пробежал глазами.
Что же касается адреса дома, продолжал асиендадо, то он называется просто «Цветочный», и ваш проводник-индеец приведет вас к нему с закрытыми глазами.
Вот и ключи. Я привез их с собой, сказал мажордом, подавая громадную связку молодому посетителю, который, в свою очередь, передал их Мигелю.
Благодарю. Позвольте мне теперь принести вам искреннюю признательность, сеньор, за вашу любезность и ваше радушное гостеприимство.
Будьте уверены, граф, возразил асиендадо с поклоном, что я считаю за счастье случай, который мне представился, оказать вам услугу. Вы позволите нанести вам визит?
Я сам буду иметь честь появиться у вас, как только вы приедете в Панаму.
Каждый укажет вам мой дом.
И я, со своей стороны, в вашем распоряжении, если вам угодно будет осмотреть порт, город и даже мой корвет, на котором почту за счастье принимать вас, сказал капитан.
С величайшим удовольствием принимаю ваше приглашение, капитан, я воспользуюсь им непременно.
Так вы решительно отправляетесь в путь?
Как только займется день, это необходимо; я даже, если позволите, прощусь с вами теперь же, признаться, я совсем разбит от усталости.
Отец Санчес прочел молитву, и все встали из-за стола.
Дон Фернандо простился с хозяевами и ушел, улыбнувшись донье Флоре на прощание какой-то загадочной улыбкой.
У двери дон Фернандо обернулся, приложив палец к губам. Девушка молча глядела на него.
«По-моему,
она хочет что-то сказать мне», пробормотал он про себя.
Он вышел из залы, предшествуемый мажордомом, который светил ему, в сопровождении самого хозяина и Мигеля.
Дон Хесус настоял на том, чтобы проводить гостя до его спальни и удостовериться, что для него все приготовлено.
Молодому человеку пришлось покориться этой фантазии хозяина, которую он в душе приписывал избытку вежливости.
Мажордом отворил несколько дверей, прошел через несколько зал и наконец ввел посетителей в комнату, но не в ту, где они были сперва.
Эта комната была велика, с потолком в виде купола и ковровыми обоями; освещалась она тремя готическими окнами; дубовая, потемневшая от времени изящной резьбы мебель напоминала лучшие образцы эпохи Возрождения и, очевидно, была привезена из Европы; кровать, поставленная на возвышении, к которому вели три ступени, была скрыта тяжелыми занавесками.
Рядом с изголовьем была дверь туалетной, где постелили постель для Мигеля.
Чемоданы путешественников стояли на стульях.
На столике возле кровати, у изголовья, горел ночник, и тут же стояла кружка с укрепляющим напитком, который в то время обыкновенно пили, ложась спать, и который поэтому называли вечерним питьем.
Восковые свечи горели в канделябрах, поставленных на тумбах, раскрытая библия лежала на аналое, над которым возвышалось распятие из пожелтевшей слоновой кости.