Шрифт
Фон
«1928»
Над станцией в гирлянде: «Двадцать восемь».
Холодных цифр нам темен скучный блеск.
Мы средь чужих молчим, не ждем, не просим,
Не к нам струится телеграфный треск.
Чрез пять минут ревущая машина
В четвертом классе вдаль умчит нас вновь.
Вновь за окном блеснет реклама-шина,
Мелькнет труба гигантская морковь.
Мы на ходу под говорок колесный
Куем и пишем, шьем, строгаем, спим,
И каждому иначе машут сосны,
И разное рассказывает дым.
* * *
Кружились дети легким хороводом
И пели песни. Русские слова
Так дружно топотали башмачки,
И так старательно напев сплетали губы.
Потом плясали в радостном кругу
Два одуванчика боярышни-девчурки.
Прихлопывали взрослые в ладони,
В окне сияла кроткая весна,
А в детском креслице сидел в углу малыш,
Трехлетний зритель, тихий и степенный,
Пушились светлым пухом волоски
Шумят, поют и столько новых дядей
Расплакаться иль звонко рассмеяться?
Картинки детские пестрели на стене,
Мы, взрослые, сидели на скамейке,
И мысль одна в глазах перебегала:
Здесь, за оградой, русский островок,
Здесь маленькая родина живая
* * *
Я у окна беседовал с детьми.
Похожий на пажа серьезный мальчик
Мне протянул игрушечный магнит,
На нем гирляндою булавки трепыхались
«Притягивает» объяснил он тихо.
«Я из Парижа привезу тебе
Из воска утку. В клюв ты ей воткнешь
Иголочку и в таз с водою пустишь,
Магнит запрячешь в хлеб и чуть поманишь,
Она к тебе за хлебом поплывет»,
«Вы фокусник?..» Я левый глаз прищурил.
Другой принес мне чучело чижа:
«Он был живой?» Я подтвердил: «Еще бы!»
«А от чего он умер, ты не знаешь?»
«Сел на трубу, заснул и угорел».
Такой кончиной мальчик был доволен.
К руке моей прижавшись вдруг плечом,
Сказала девочка с японскими глазами:
«Ко всем приехали, а мамы нет как нет»
«Испортился, должно быть, паровозик».
«Ты думаешь? Когда ж она приедет?»
«Сегодня к ужину». Девица расцвела.
* * *
Весь дом я обошел. В покоях верхних
Кровати детские стояли чинно в ряд.
Сквозь заплетенные, высокие края
Пикейные пестрели одеяльца.
Сверкали стены свежей белизной,
И пол блестел, как палуба фрегата.
Как сладко вечером им здесь смежать глаза,
В уютных гнездах, рядом, в полумгле,
Дыханье тихое одно с другим сливая
Ступеньки вверх. В отдельной комнатушке
Три мальчика, как кролики, лежали.
Простуда легкая, их резвость укротив,
Румянцем на щеках их разгоралась
Спустились вниз. За дверью длинный стол,
Журчит беседа, чай дымится в чашках.
И друг гостей бормочет самовар.
Я вышел в сад: так зелена трава,
Так радостны пушистые вершины
Благословенье этой мирной кровле!
* * *
Читатель, друг! Быть может, в суете,
В потоке дней, в заботах бесконечных
Не вспомнил ты о тех, кто кротко ждет,
Кто о себе не вымолвит ни слова
И что сказать? Дом этот общий наш,
В нем русская надежда зацветает.
Во имя русских маленьких детей
Я пред тобой снимаю молча шляпу.
1929, апрельЗавтра (К балу печати 27 марта)
Какой магнит нас всех по временам
Под общий кров притягивает тайно?
Иллюзия беспечного веселья
В своей губернии, в кругу знакомых лиц
Оазис-бал на несколько часов
Нас соберет со всех концов Парижа.
Заботы, думы, мгла ночных зеркал
Останутся в квартирах и в отелях
Жужжит толпа, многоголовый рой,
И там и тут разбросанные группы
Все тех же самых бальных старожилов:
Под лестницею химик с адвокатом
Свой прошлогодний продолжают спор,
Седой шофер землячке-массажистке
Диктует три рецепта пельменей,
А внучка бабушке о лебединый жест!
Свой карандаш передает пунцовый
Буфеты, как в Казатине, сверкают:
Вот на желтках мечтательные кильки,
Вот жирный холмик пухлых пирожков,
Вот потная пузатая зубровка
Кружатся пары медленно и плавно,
В пролет влетают всплески русской песни,
И врач знакомый в тихом коридоре
Меня за пуговицу крутит дружелюбно.
* * *
Два-три совета, милые друзья,
Извольте преподать вам перед балом:
Обычно в паузах, средь бесконечных танцев,
Как щуки, немы почему-то пары:
Он смотрит в пол, а дама пудрит нос.
Зато едва лишь запоют с эстрады
Иль декламатор рот раскроет томно,
Во всех рядах, простенках и углах
Сейчас же заструятся разговоры
Во имя Муз, нельзя ль наоборот?!
Еще совет: на бал всего удобней
Являться выводком из одного района:
Такси обратное дешевле обойдется,
А свой квартет гарантия от скуки,
Из этого не следует, конечно,
Чтоб муж приклеивался к собственной жене
Или жена на муже повисала,
Но, впрочем, это редкое явленье
Пить надо весело: закусишь, прожуешь,
Перстами щелкнешь и давай другую,
Но не толкай соседа мрачно в грудь
И от него не заграждай закусок,
А лучше чокнись с ним и улыбнись
А если сбоку грустный бородач
(Быть может, эмигрант из Будапешта)
В свой бледный чай с погасшей папиросы
В раздумье тусклом стряхивает пепел,
Ты повернись, любезный сделай жест,
Ты представитель ведь губернии парижской,
Расшевели его, и он тебя, как знать,
Порадует венгерским анекдотом
Но я увлекся. Каждый ближний сам
И без моих советов развлечется
Имею честь. До завтра. Адрес тот же.
Мобилизация (К балу прессы 13 января)
«Этот год шершавым будет»
Тусклым голосом загробным
Объяснил мне Петр Баранов,
Стиснув щетку в кулаке.
«Для чего ж, о вещий ворон,
Ты бензином чистишь смокинг?
Ведь потоп ты можешь встретить
И в потертом пиджаке».
«О! сказал он, зарумянясь,
Ведь тринадцатого, завтра,
Я танцую с Дарьей Львовной
На писательском балу
А она ведь не такая,
Чтоб во имя пессимизма
Пить со мною завтра кофе
В грязном баре на углу»
Шрифт
Фон