Шрифт
Фон
«Все кричали у круглых столов»
Все кричали у круглых столов,
Беспокойно меняя место.
Было тускло от винных паров.
Вдруг кто-то вошел и сквозь гул голосов
Сказал: «Вот моя невеста».
Никто не слыхал ничего.
Все визжали неистово, как звери.
А один, сам не зная отчего,
Качался и хохотал, указывая на него
И на девушку, вошедшую в двери.
Она уронила платок,
И все они, в злобном усильи,
Как будто поняв зловещий намек,
Разорвали с визгом каждый клочок
И окрасили кровью и пылью.
Когда все опять подошли к столу,
Притихли и сели на место,
Он указал им на девушку в углу,
И звонко сказал, пронизывая мглу
«Господа! Вот моя невеста».
И вдруг тот, кто качался и хохотал,
Бессмысленно протягивая руки,
Прижался к столу, задрожал,
И те, кто прежде безумно кричал,
Услышали плачущие звуки.
25 декабря 1902
«Покраснели и гаснут ступени»
Покраснели и гаснут ступени.
Ты сказала сама: «Приду».
У входа в сумрак молений
Я открыл мое сердце. Жду
Что скажу я тебе не знаю.
Может быть, от счастья умру.
Но, огнем вечерним сгорая,
Привлеку и тебя к костру.
Расцветает красное пламя.
Неожиданно сны сбылись.
Ты идешь. Над храмом, над нами
Беззакатная глубь и высь.
«Я искал голубую дорогу»
Я искал голубую дорогу
И кричал, оглушенный людьми,
Подходя к золотому порогу,
Затихал пред Твоими дверьми.
Проходила Ты в дальние залы,
Величава, тиха и строга.
Я носил за Тобой покрывало
И смотрел на Твои жемчуга.
«Мы отошли и тяжко поднимали»
Мы отошли и тяжко поднимали
Веселый флаг в ночные небеса,
Пока внизу боролись и кричали
Нестройные людские голоса.
И вот заря последнего сознанья,
Они кричат в неслыханной борьбе,
Шатается испытанное зданье,
Но обо мне воздушный сон в Тебе.
Декабрь 1902
«Она ждала и билась в смертной муке»
Она ждала и билась в смертной муке.
Уже маня, как зов издалека,
Туманные протягивались руки,
И к ним влеклась неверная рука.
И вдруг дохнул весенний ветер сонный,
Задул свечу, настала тишина,
И голос важный, голос благосклонный
Запел вверху, как тонкая струна.
«Запевающий сон, зацветающий цвет»
Запевающий сон, зацветающий цвет,
Исчезающий день, погасающий свет
Открывая окно, увидал я сирень.
Это было весной в улетающий день.
Раздышались цветы и на темный карниз
Передвинулись тени ликующих риз.
Задыхалась тоска, занималась душа,
Распахнул я окно, трепеща и дрожа.
И не помню откуда дохнула в лицо,
Запевая, старая, взошла на крыльцо.
«Целый год не дрожало окно»
Андрею Белому
Целый год не дрожало окно,
Не звенела тяжелая дверь;
Всё забылось забылось давно,
И она отворилась теперь.
Суетились, поспешно крестясь.
Выносили серебряный гроб
И старуха, за ручку держась,
Спотыкалась о снежный сугроб.
Равнодушные лица толпы,
Любопытных соседей набег
И кругом протоптали тропы,
Осквернив целомудренный снег
Но, ложась в снеговую постель,
Услыхал заключенный в гробу,
Как вдали запевала метель,
К небесам подымая трубу.
«Здесь ночь мертва. Слова мои ди́ки»
Здесь ночь мертва. Слова мои ди́ки.
Мигает красный призрак заря.
Наутро ввысь пущу мои крики,
Как белых птиц на встречу Царя.
Во сне и в яви неразличимы
Заря и зарево тишь и страх
Мои безумья мои херувимы
Мой Страшный, мой Близкий черный монах
Рука или ветер шевелит лоскутья?
Костлявые пальцы обрывки трав
Зеленые очи горят на распутьи
Там ветер треплет пустой рукав
Закрыт один, или многие лики?
Ты знаешь? Ты видишь! Одежда пуста!..
До утра без солнца пущу мои крики.
Как черных птиц, на встречу Христа!
9 января 1903
«Я к людям не выйду навстречу»
Я к людям не выйду навстречу,
Испугаюсь хулы и похвал.
Пред Тобой Одною отвечу,
За то, что всю жизнь молчал
Молчаливые мне понятны,
И люблю обращенных в слух.
За словами сквозь гул невнятный
Просыпается светлый Дух.
Я выйду на праздник молчанья,
Моего не заметят лица.
Но во мне потаенное знанье
О любви к Тебе без конца.
«В посланьях к земным владыкам»
В посланьях к земным владыкам
Говорил я о Вечной Надежде.
Они не поверили крикам,
И я не такой, как прежде.
Никому не открою ныне
Того, что рождается в мысли.
Пусть думают я в пустыне
Блуждаю, томлюсь и числю.
Но, боже! какие посланья
Отныне шлю я Пречистой!
Мое роковое познанье
Углубилось в сумрак лучистый
И только одна из мира
Отражается в каждом слоге
Но она участница пира
В твоем, о, боже! чертоге.
27 января 1903
«Здесь память волны святой»
Здесь память волны святой
Осталась пенистым следом.
Беспечальный иду за Тобой
Мне путь неизвестный ведом.
Когда и куда поведешь,
Не знаю, но нет сомнений,
Что погибла прежняя ложь,
И близится вихрь видений.
Когда настанет мой час,
И смолкнут любимые песни,
Здесь печально скажут: «Угас»,
Но Там прозвучит: «Воскресни!»
«Потемнели, поблекли залы»
Потемнели, поблекли залы.
Почернела решотка окна.
У дверей шептались вассалы:
«Королева, королева больна».
И король, нахмуривший брови,
Проходил без пажей и слуг.
И в каждом брошенном слове
Ловили смертный недуг.
У дверей затихнувшей спальни
Я плакал, сжимая кольцо.
Там в конце галлереи дальней
Кто-то вторил, закрыв лицо.
У дверей Несравненной Дамы
Я рыдал в плаще голубом.
И, шатаясь, вторил тот самый
Незнакомец с бледным лицом.
4 февраля 1903
«Старуха гадала у входа»
Старуха гадала у входа
О том, что было давно.
И вдруг над толпой народа
Со звоном открылось окно.
Шуршала за картой карта.
Чернела темная дверь.
И люди, полны азарта,
Хотели знать что́ теперь?
И никто не услышал звона
Говорил какой-то болтун.
А там, в решотке балкона,
Шатался и пел чугун.
Там треснули темные балки,
В окне разлетелось стекло.
И вдруг на лице гадалки
Заструилось стало светло.
Но поздно узнавшие чары,
Увидавшие страшный лик,
Задыхались в дыму пожара,
Испуская пронзительный крик.
На обломках рухнувших зданий
Извивался красный червяк.
На брошенном месте гаданий
Кто-то встал и развеял флаг.
Шрифт
Фон