Ну что? спросила она.
Подлец! угрюмо ответил Бугаев.
Жена больше ничего не спросила и, опустив голову, снова принялась за работу.
Да ты не сокрушайся, Варенька Не отчаивайся! заговорил Бугаев мягким, заискивающим тоном, с нежностью взглядывая на эту худую, больную женщину в черном стареньком платье, в руке которой мелькала иголка. Это не беда, что он с первого раза отказал! продолжал Бугаев, присаживаясь у стола и развертывая пакет с покупками. Я еще раз к нему пойду на квартиру Вот, Варенька, я сыру и колбасы принес Закуси. Ты сыр любишь. Детки! Идите завтракать! Идите, милые!
Он был необыкновенно ласков и нежен с детьми и, видимо, несколько трусил жены и как бы чувствовал себя перед ней виноватым.
Право, Варенька, не тревожься
Да разве я за себя? кинула Варенька, и бледное ее лицо вспыхнуло румянцем. Я скорблю за них! тихо прибавила она, кивнув головой на детей Мне что?.. Моя жизнь спета, а вот они Целых два года ты без места И сам виноват Я тебя предупреждала
Бугаев ничего не отвечал. Ах, если б он ее послушал тогда!
Ты знаешь, сколько у нас денег? снова заговорила она, оделив детей.
Знаю, что немного.
Тридцать рублей.
Я денег достану И место будет, ей-Богу будет, через того же Павлищева. Когда я намекнул этому скоту о Марье Евграфовне, он смутился очень даже. Знает кошка, чье мясо съела! Я ее уговорю Она попросит за меня, и он не посмеет отказать Что ж ты не ешь, Варенька?.. Я для тебя сыр купил Не посмеет Он должен дать мне место, а не то
Опять какую-нибудь гадость придумаешь?.. брезгливо спросила молодая женщина.
Ах, Варенька!.. С такими людьми всякие средства хороши
И ты думаешь испугать Павлищева?
И испугаю. Поверь, что испугаю Я знаю, чем его испугать! Только бы Марья Евграфовна меня послушалась. Дура! Не понимает своего же счастья Хотя бы ради сына взялась за ум Могла бы его обеспечить!.. Я ведь, собственно говоря, ничего дурного ей не предлагаю! прибавил Бугаев, заметив на лице жены презрительную гримасу. Что, как ее Вася? лучше ему?
Нет У него жар. Доктор был, говорит: сильная простуда
Знаешь ли что, Варенька?.. Поговори ты с ней Попроси ты ее написать обо мне Павлищеву
Проси сам, а я не стану! холодно промолвила жена и как-то вся съежилась, точно ей вдруг сделалось холодно.
В это время за стеной раздались выкрикивания певицы, имевшей успех на трех сценах. Она проделывала свои ежедневные упражнения: тянула ноты. А за тем предстояло еще прослушать сольфеджио и уже затем несколько арий.
Варенька, у которой и без того нервы были измотаны, проговорила
со вздохом:
О, Господи! И так каждый день!
Хочешь, я попрошу ее перестать. Скажу, что ты больна?
Не надо. Я раз ее просила через горничную. Она ответила, что она должна заниматься и, разумеется, права Какое ей дело до других
Ну, так я пойду, Варенька, к Марье Евграфовне Попрошу ее
С этими словами он вышел в коридор, а молодая женщина несколько времени сидела в глубокой задумчивости, оставив работу. Наконец, она взглянула на детей, тихо игравших в отдалении, позвала их и вдруг с какою-то порывистою страстностью прижала к себе, и неудержимые слезы лились из ее глаз.
И бедная, измученная женщина думала в это время свою старую безотрадную думу о том, что если бы не эти ненаглядные ее крошки, то разве вынесла бы она всю эту каторгу и разве могла бы жить с этим человеком, которого она давно уже перестала любить и уважать.
Дети испуганно смотрели на мать, а за стеной певица выделывала рулады.
IV
Это была хорошенькая женщина, казавшаяся гораздо моложе своих тридцати лет, свежая, здоровая и крепкая, с пышным румянцем на щеках, хорошо сложенная, с тонкой, гибкой талией и с роскошными темно-русыми волосами, гладко зачесанными назад и собранными в виде коронки на темени. Было что-то необыкновенно милое, простое и располагающее в чертах этого пригожего, открытого и серьезного лица и особенно в этих больших темных глазах, кротких и вдумчивых, с большими пушистыми ресницами. Одета она была очень скромно, но опрятно и не без некоторого изящества, свидетельствующего о вкусе и привычке не распускать себя. Поношенное черное шерстяное платье сидело на ней ловко, и вся она имела необыкновенно свежий и опрятный вид эта небольшого роста женщина, когда-то любившая Павлищева до безумия и не мало перенесшая из-за него горя.
В самом деле, тяжело было ей, молодой девушке, брошенной с двумя детьми на произвол судьбы в маленьком городке на общее глумление и позорище. Надо было много выносливости, энергии и силы материнского чувства, чтоб не сойти с ума или не пасть духом от отчаяния после того, как человек, которого она беззаветно любила, на которого молилась, считая высшим существом, поступил с ней так бессердечно, так жестоко! Через два три месяца после разлуки он даже не отвечал на ее письма, в которых она просила не денег о, нет! а слова любви и утешения. А она так ждала этого слова, бедная, только что потерявшая одного ребенка, голодавшая, оставшаяся почти без практики и не знавшая, к кому обратиться за помощью. Родители ее давно умерли; была в Сибири тетка и состоятельная, но Марья Евграфовна ее совсем не знала. Был у нее еще брат гимназист в Москве, но что мог он для нее сделать? В этот ужасный период ее жизни каких только унизительных предложений не делалось ей! Один купец предлагал взять ее на содержание, а один помещик звал в деревню к нему в экономки, но с тем, чтобы она отдала своего сына в воспитательный дом. Сколько слез пролила она в своей убогой комнатке у старушки-мещанки, и сколько горьких дум передумало это кроткое существо, так горько обиженное на заре своей жизни и так поруганное за свою любовь и веру в людей! Спасибо добрым людям, которые помогли ей в ту пору уехать из маленького городка, где все знали ее историю. В числе этих людей был, между прочим, и Бугаев и, главное, его жена. Они снабдили Марью Евграфовну небольшою суммой, собранной тремя-четырьмя человеками, и она переехала в губернский город.