И, пожимая Марку руку, подарила его ласковым взглядом своих слегка прищуренных глаз.
XVII
Но Ксения довольно холодно принимала его внезапные излияния, которыми он неожиданно прерывал разговор, и, избегая нежностей, снова продолжала какой-нибудь теоретический спор, советуя жениху для удобства пересесть с дивана на кресло и взглядывая, казалось, без всякого сочувствия на раскрасневшееся лицо и слегка замаслившиеся глаза его превосходительства.
И он, несколько сконфуженный и обиженный, с видом ошпаренного кота, стараясь, однако, сохранить чувство собственного достоинства, пересаживался в кресло и думал, как бы ему скорей улепетнуть, с соблюдением приличий жениха, желающего быть как можно более с невестой.
«Рыбий темперамент!» думал про себя Павлищев, ограничиваясь лишь почтительными поцелуями рук, и приходил к заключению, что это не особенная беда для жены такого пожившего вивера, как он. Напротив, имеет даже свои выгоды для мира и спокойствия «семейного очага» и более гарантирует против увлечений ее в будущем. «Пусть себе разговаривает! Эти болтливые женщины гораздо спокойнее молчаливых и тихих!» решил Павлищев, припоминая свою немалую практику в амурных делах.
И он уезжал нередко от Ксении прямо к Рогальской, с которой не прерывал совсем сношений, и у этой дамы, всегда гостеприимной, радушной и обворожительной, мужа которой никогда не было дома, проводил иногда веселые вечера, не пугаясь дорого стоящей благосклонности этой женщины. Миллион у него впереди. Можно и позволить себе эту роскошь на последних порах холостой жизни. После свадьбы он, конечно, остепенится и будет осторожнее. Слава Богу, какие-нибудь десять тысяч долга такие пустяки, о которых нечего и разговаривать. И Павлищев возил ей и бриллианты, и чеки и не претендовал, что он не один пользуется ее ласками. Она этого и не скрывала, предлагая безраздельность пользования своей особой на очень тяжелых условиях.
Платясь только деньгами, Павлищев уже больше не хлопотал о мифических сестрах и братьях Анны Аполлоновны и раз навсегда запретил ей просить его о таких делах. И без того из-за его ходатайства перед министром о пенсионе для «сестры» Анны Аполлоновны чуть было не вышла крайне неприятная для него история.
Дело в том, что патроном Павлищева в те довольно отдаленные времена, когда происходило действие нашего рассказа, был человек, свято блюдший экономию и законность, особенно в приложении к таким лицам, которые не могли ничем повредить его положению человека далеко не родовитого происхождения, попавшего к власти с неожиданной, почти сказочной быстротой, возбудившей неприязнь в очень многих кругах, и преимущественно аристократических.
Умный, честолюбивый, решительный и в достаточной мере без предрассудков, благодаря чему имел огромное состояние, обязанный карьерой самому себе, он подтянул свое ведомство и создал себе репутацию незаменимого человека, ловко и умно лавируя между теми течениями, которые могли унести его с той же быстротой, с какою он поднялся, и помешать ему, в числе других его коллег, осчастливить Россию новыми мероприятиями в своем ведомстве. Нечего и прибавлять, что где только можно было, он блюл законность и строго требовал ее от подчиненных.
И вдруг один из сослуживцев Павлищева, желавший подложить ему «свинью», как-то при докладе возбудил вопрос о неправильности ходатайства о пенсии вдове чиновника, прослужившего только 12 лет.
Позвали Павлищева для объяснений.
Степан Ильич, хорошо изучивший своего начальника, особенно благоволившего к своему любимцу, сознался, что подал ему доклад, не имеющий оснований по букве закона
Патрон вскинул на Павлищева свои пронизывающие маленькие глаза и спросил недовольным тоном:
Так почему же вы, Степан Ильич, это сделали? Кому-нибудь оказать услугу хотели, что ли?.. Так ведь эти услуги на моей же шее отзовутся Вы ведь знаете, как все ищут случая придраться ко мне Я ведь для многих нежелателен Я и нагл, и не из Рюриковичей! с усмешкой прибавил патрон.
Павлищев доложил, что никому он услуги оказать не желал, но что представил доклад, в котором изложил веские основания для ходатайства о назначении пенсии, как исключения в виду заслуг покойного
И наше ходатайство было уважено Никаких запросов не было! прибавил Павлищев.
Пенсию дали?
Дали
А все-таки Будьте вперед осторожнее, Степан Ильич Мой почтенный коллега строгий и и не дает денег без законного основания! прибавил старый человек с пронизывающими глазами, и едва заметная ироническая улыбка пробежала по его тонким губам.
Он втайне не любил своего коллегу, признавая его государственным человеком таким же решительным и умным, каким считал себя (разве только чуточку пониже), тоже заставившем о себе говорить, как об администраторе, имевшем все шансы осчастливить Россию, и что главное пользовавшимся, как казалось, влиянием.
Павлищев намотал себе на ус это предостережение и решил более не повторять «глупости», рискуя потерять доверие патрона, и не нарушать законов.
Приготовления к свадьбе шли своим чередом. До назначенного дня оставалось всего два месяца, и потому торопились с приданым. Ксения с матерью часто ездили по магазинам и делали разные заказы. Несколько парадных костюмов было заказано в Париже. Старик-отец требовал, чтобы не стеснялись расходами и чтобы приданое было самое роскошное и в грандиозных размерах. Дочь Трифонова не должна ударить лицом в грязь. И он сам осматривал материи, купленные дамами, накупал множество бриллиантов и разных ценных украшений для своей любимицы и, веселый и довольный, отдавал дочери. В доме, у них была теперь та предсвадебная суматоха, которая нарушает обычный строй жизни. Дамы к обеду опаздывали; это не раздражало старика, как прежде, и он терпеливо ожидал полчаса вместе с Борисом и будущим зятем и не делал никаких замечаний опоздавшим. То и дело приносили картонки и корзины; являлись портнихи и примеривали платья. Целая большая комната была уже заставлена разными сундуками и не предвиделось еще конца.