Рожа у студента Окулова была здоровая, красная, темнее волос, и выражение было на ней такое, какое бывает у человека, приготовившегося дать кому-нибудь по физиономии: рот распяленный, ноздри раздутые, глаза выпученные. Словно природа зафиксировала этот предпоследний момент да так и пустила студента вдоль по всей жизни.
Да, голубчик мой, говорил студент. Тощища патентованная. Ни одной дамочки. А сядет, так такой мордоворот, что морская болезнь на тихой воде делается. А вы что ж, для удовольствия едете? Не стоило того. Река дрянь. Жарища, вонища. На пристанях ругня. Капитан черт его знает что; должно быть, запойный, потому что за столом водки не пьет. Жена у него девчонка четыре месяца женаты. Я было пробовал с ней, как с путной. Дурища, аж лоб трещит. Учить меня вздумала. «От ликующих, праздно болтающих» и «приноси пользу народу». Подумаешь мать-командирша! Изволите ли видеть, из Вятки с запросами и душевными изгибами. Плюнул и бросил. А вот, знаете этот мотивчик? Прехорошенький:
Он быстро повернулся, сел «на облучок», тряхнул космами и поехал:
Обедали на палубе, каждый за своим столиком. Пришел и капитан, серый, одутловатый, мрачный, в поношенном холщовом кителе. С ним девочка лет четырнадцати, гладенькая, с подкрученной косой, в ситцевом платьице.
Платонов уже кончал свою традиционную ботвинью, когда к столу его подошел медик и крикнул лакею:
Мой прибор сюда!
Пожалуйста, пожалуйста! пригласил его Платонов. Очень рад.
Медик сел. Спросил водку, селедку.
Па-аршивая река! начал он разговор. «Волга, Волга, весной многоводною ты не так затопляешь поля» Не так. Русский интеллигент всегда чему-нибудь учит. Волга, вишь, не так затопляет. Он лучше знает, как надо затоплять.
Позвольте, вставил Платонов, вы как будто что-то путаете. А впрочем, я толком не помню.
Да я и сам не помню, добродушно согласился студент. А видели нашу дуру-то?
Какую дуру?
Да мать-командиршу. Вот с капитаном сидит. Нарочно сюда не смотрит. Возмущена моей «кафешантанной натурой».
Как? удивился Платонов. Эта девочка? Да ведь ей не больше пятнадцати лет.
Нет, немножко больше. Семнадцать, что ли. А он-то хорош? Я ей сказал: «Ведь это все равно что за барсука выйти замуж. Как вас поп венчать согласился?» Ха-ха! Барсука с козявкой! Так что вы думаете? Обиделась! Вот-то дура!
На носу шевелилась ветерком белая легкая шалька, притянула Платонова.
Маленькая фигурка капитановой жены прильнула к борту и не двигалась.
Мечтаете? спросил Платонов. Она вздрогнула, обернулась испуганно.
Ох! Я думала, опять этот
Вы думали, этот медик? А? Действительно, пошловатый тип.
Тогда она повернула к нему свое нежное худенькое личико с огромными глазами, цвет которых различить уже было трудно.
Платонов говорил тоном серьезным, внушающим доверие. Осудил медика за шансонетки очень строго. Даже выразил удивление, что могут его занимать такие пошлости, когда судьба дала ему полную возможность служить святому делу помощи страдающему человечеству.
Маленькая капитанша повернулась к нему вся целиком, как цветок к солнцу, и даже ротик открыла.
Выплыла луна, совсем молодая, еще не светила ярко, а висела в небе просто как украшение. Чуть плескала река. Темнели леса нагорного берега. Тихо.
Платонову не хотелось уходить в душную каюту, и, чтобы удержать около себя это милое, чуть белеющее
ночное личико, он все говорил, говорил на самые возвышенные темы, иногда даже сам себя стыдясь:
«Ну и здоровая же брехня!»
Уже розовела заря, когда, сонный и душевно умиленный, пошел он спать.
По поводу этого свидания, надуманного еще весною, он получил уже с дюжину писем и телеграмм. Нужно было согласовать его деловую поездку в Саратов с ее неделовой, к знакомым в имение. Представлялось чудное поэтическое свидание, о котором никто никогда не узнает. Муж Веры Петровны занят был постройкой винокуренного завода и проводить ее не мог. Все шло как по маслу.
Предстоящее свидание не волновало Платонова. Он не видел Веры Петровны уже месяца три, а для флирта это срок долгий. Выветривается. Но все же встреча представлялась приятной, как развлечение, как перерыв между сложными петербургскими делами и неприятными деловыми свиданиями, ожидавшими его в Саратове.
Чтобы сократить время, он сразу после завтрака лег спать и проспал часов до пяти. Тщательно причесался, обтерся одеколоном, прибрал на всякий случай свою каюту и вышел на палубу справиться, скоро ли та самая пристань. Вспомнил капитаншу, поискал глазами, не нашел. Ну, да она теперь и ни к чему.
У маленькой пристани стояла коляска и суетились какие-то господа и дама в белом платье.
Платонов решил, что на всякий случай благоразумнее будет спрятаться. Может быть, сам супруг провожает.
Он зашел за трубу и вышел, когда пристань уже скрылась из глаз.
Аркадий Николаевич!
Дорогая!
Вера Петровна, красная, с прилипшими ко лбу волосами «восемнадцать верст по этой жаре!» тяжело дыша от волнения, сжимала его руку.
Безумно безумно повторял он, не зная, что сказать.
И вдруг за спиной радостный вопль неприятно знакомого голоса: