Мужчины говорили о Мишеле:
Какая у этого Сереброва наглая морда, верно, уж не раз бит.
И прибавляли:
Парикмахер!
Все это, выраженное бедным человеческим языком, в переводе на более высокий, литературный стиль означало не что иное, как:
Дон Жуан.
Разговаривал Мишель Серебров мало. Он больше выразительно смотрел, раздувал ноздри и изредка шептал с упреком:
Нехорошо нехорошо мучить. Я сегодня всю ночь не спал!
Говорил он эту фразу даже тем женщинам, с которыми только что познакомился, так что признание о бессонной ночи звучало несколько некстати, ну да не менять же из-за таких пустяков своих привычек и обычаев.
Как настоящий Дон Жуан, Мишель никогда не называл по имени женщин, за которыми ухаживал. Это очень опасная штука: при широко поставленном деле легко можно ошибиться и спутать. А женщина, если она, например, Манечка, почему-то ужасно обижается, когда любимый человек называет ее Сонечкой или Танечкой.
спокойная, гордая, взяла салфетку, вытерла губы, как убийца вытирает кровь с кинжала с улыбкой холодной и жуткой. Сверкнула торжествующим взглядом и медленно вышла из комнаты.
Вендетта!
«Джинджер»
Из чужих были только Юзефа Антоновна с мужем, дочкой и гувернанткой, но их у Сердобовых за чужих и не считали, виделись с ними каждый день, а сама Сердобова с Юзефой Антоновной даже немножко обожали друг друга по старой институтской дружбе.
Дети их тоже дружили между собой, и мирно сплетничали гувернантки, тоже дружно поругивая господ.
Юзефа Антоновна, красавица и умница, часто помогала подруге советами, как вести дом, как обращаться с мужем и как воспитывать детей.
Она сама, религиозная женщина и примерная семьянинка, будучи гораздо ограниченнее в средствах в сравнении с Сердобовыми, сумела поставить свой дом на широкую ногу и жила, ни в чем себе не отказывая.
Сердобова удивлялась, завидовала и старалась подражать.
Мишель, говорила она мужу, отчего это Юзя все умеет, а я не могу?
Надоела ты мне со своей Юзей, отмахивался муж.
Дела их шли хорошо: целый день гудел собственный сердобовский завод, а по вечерам, когда машины смолкали, загорались на небе огненные письмена, выведенные электрическими лампочками: «М. Сердобов, цемент».
Итак, друзья разговелись в самой милой семейной обстановке.
Но и для мирной обстановки гостеприимный хозяин не пожалел своего погреба. Выпили и вина, и ликеров количество изрядное.
У Юзефы Антоновны, несмотря на всю строгость ее поведения, даже щечки разгорелись.
Сердобов, тоже развеселившийся, все поддразнивал ее, что она ревнует своего мужа. Это у них давно было заведено и считалось очень остроумным.
Вы чего, Станислав Петрович, на мою жену смотрите? Берегитесь, Юзефа Антоновна вам сейчас сцену ревности устроит!
Юзефа Антоновна! Смотрите, смотрите, как ваш муж улыбается. Ой, здесь что-то подозрительное: наверное, о какой-нибудь хорошенькой дамочке вспоминает.
Словом, веселились вовсю.
Когда гости ушли, хозяева, свесившись с лестницы, долго смотрели им вслед и кричали приветствия.
Потом снова сели за стол, допивать кофе.
А не попробовать ли мне «Джинджеру»? задумался хозяин. Помню, я еще в студенческие годы как-то выпил рюмку и совсем ошалел. Ну, теперь, верно, уж так не подействует.
Он пересмотрел несколько маленьких рюмочек все были грязные. Подвинул большую, налил в нее густой янтарной жидкости, посмотрел на свет, понюхал и вдруг сразу опрокинул себе в рот. Глотнул, выпучил глаза и заморгал.
Что ты делаешь, испугалась жена. Разве так пьют ликер?
Н-не не сооб-разил, пролепетал Сердобов. Бук-квально
Больше он ничего не мог сказать, встал, шатнулся, снова сел.
Худо мне. Бук-квально.
Господи! Зачем же ты пил?! Ведь ты же знаешь, что не можешь вынести «Джинджеру».
Бук-квально
Это прямо отрава для тебя!
Он вдруг поднял голову и завопил:
Отрава? Ага! Отрава! Знаю я, кто меня отравил. Это Юзька меня отравила.
Ты с ума сошел, вознегодовала Сердобова. Что ты говоришь!
Она, она отравила! Юзька! Пшеклентая Юзька!
Как ты смеешь так ее называть! Я тебе не позволю, ты пьян!
Не позволишь? Нет, баста! Довольно я от вас терпел. Будет с меня!
Юзефа Антоновна уважаемая всеми женщина
Ха-ха! Уважаемая всеми! Юзька, ха-ха! Нет, довольно вы меня дурачили!
Мы? Тебя?..
Я тебе покажу, какая твоя Юзька уважаемая! Я тебе покажу!..
Он вдруг вскочил и, качаясь на ходу, как матрос в бурю, побежал в кабинет. Испуганная жена следовала за ним.
Вот твоя Юзька!.. Вот твоя уважаемая!..
Он открывал ключом, висевшим на часовой цепочке, свой несгораемый шкаф.
Вот, на! Ха-ха! Вот, на! Вот еще! Вот еще!
Он швырял жене прямо в лицо какие-то конверты.
Что это? Господи!
Это все были портреты Юзефы Антоновны.
Портреты были разные, но все заманчивые и пикантные, каких Сердобова у своей подруги никогда не видала.
Вот Юзя в открытом платье, очень открытом, и надпись: «Мишелю, вместе с оригиналом».
Вот в какой-то коротенькой юбочке, почти раздетая, и подпись: «Ты помнишь?»
Вот в жокейском костюме и жокейской шапочке, лукавая, с хлыстиком в руках. И подпись: «Мишка! Гоп-ля!»
Я ничего не понимаю! застонала Сердобова. Юзефа такая религиозная женщина, у нее свое кресло в костеле Почему же она в таком легкомысленном виде? Это, верно, просто шутка! Да,