Не торопись, сказал старик. Не придет твой приятель, в милиции он.
Как в милиции? Ты почем знаешь?
Они всё знают. Старик показал на потолок, и Ефим тоже посмотрел на потолок и в растерянности плюхнулся обратно в кресло.
Чего в милиции-то?
Без очереди полез. А в очереди такие же алчущие. В общем, слово за слово Что ты Гошку своего не знаешь?
Ефиму показалось, что в голове у него не мозги, а ржавые шестеренки, еле проворачиваются. Никак не связывалось совсем разное: Гошка, уехавший у него на глазах, старик, заговоривший с ним там же, у метро, тот же старик здесь, в бассейне Когда он успел все разузнать-то? И вообще, откуда он про Гошку знает? Врет! Берет на понта? Но ведь знает же про закуток да про загашник в виде бутылки «Российской»
И про чемодан знаю, спокойненько сказал старик.
Снова Ефим чуть не подскочил. Чемодан, спрятанный в том же закутке, был его «золотым дном», в нем лежали дефицитные краны, прокладки разные, все то, что, как он уверял измаявшихся жильцов, надо доставать на вес золота. Ну и платили соответственно. А достать ему только под трубу подлезть. Такую тайну выдать всех заработков лишиться. На одну жэковскую зарплату «Российских» разве накупишься? Не-е, уходить от старика никак нельзя, надо все разузнать-разведать.
Чего мы тут сидим-то? сказал он. Пошли в мой кабинет, там все и обсудим.
Шестеренки в голове забегали как надо, и он быстренько сообразил, что, если уж старик в подвале бывал, значит, секретиться нечего. А там вдвоем с Гошкой они как-нибудь расколют его. Чего-то ведь хочет старик. Или кем-то послан? Может, дружинник? Староват, правда, для дружинника, ну да черт ее разберет, милицию. В любом случае лаской-то лучше
Я и сам хотел тебе это предложить, ну да в гости не навязываются.
Пойдем, пойдем. Душевно поговорить с человеком милое дело.
И то верно. Как не порадеть человеку. На золоте ведь сидит человек, а и не знает.
Будто закадычные друзья, поддерживая в дверях друг друга, они вывалились на улицу и пошли вдоль сетчатого ограждения бассейна, за которым был плотный непроглядный туман, поднялись по скользкой лестнице на улицу. Здесь мороз был особенно сух и хваток, и они заторопились, почти побежали, оступаясь на ледяных неубранных колдобинах тротуара.
Ничего, говорил Ефим, потерпим. А там тепло, прямо рай тама
Уже когда были возле дома, вдруг догнали, оглушили его последние слова старика «на золоте сидит», и он, перестав глядеть под ноги, чуть не грохнулся на ледышки. Но старик оказался шустрым удержал.
Отпирая дверь своего «кабинета», Ефим все думал о золоте. Успокоился лишь, когда пришла мысль, что речь не иначе, как о том же дефиците
в чемодане, который тоже, что твое золото.
В подвале было, как всегда, тихо, тепло, уютно, Ефим зажег свет, скинул пальто, чинно повесил его на плечики, а потом на крюк теплотрассы, погрел руки о трубу и забегал из угла в угол, не зная, чего теперь делать. Пришел бы Гошка, принес, что надо, вопросов бы не было, с этим делом все отработано до автоматизма.
Да не придет он, сказал старик. Я же говорил: в милицию попал, в вытрезвитель.
За что в вытрезвитель?! изумился Ефим. Трезвый же, в метро с ним ехали. Ну может, самую малость был.
Вот-вот, малости-то и хватило.
Ты почем знаешь? опять спросил Ефим. Ничуть его не испугала непонятная проницательность старика, только встревожила.
Знаю, раз говорю. Так что доставай свою, не жмись.
Доставать бутылку Ефиму не хотелось. По опыту знал: такие вот гости пустыми не приходят. Пускай сперва свое выставляет, карман-то вон оттопырился. Спросил, чтобы пока переменить разговор:
Ты про какое золото говорил? Ну когда сюда шли?
Подождал ответа, не дождался и засуетился.
А вот чайку поставлю.
Достал большущий кипятильник, сунул его в чайник, стоявший на верстаке, включил. Вынул из ящика стаканы, не больно чистые, принялся протирать их клочком газеты.
Раздевайся, коли пришел, тепло тут.
Но старик раздеваться не стал, только расстегнулся. И достал из кармана пальто две пачки печенья да кулек конфет «Золотой ключик».
Ну ладно, расстроился Ефим. И снова спросил: Ты про чего говорил-то, когда шли?
Зацепило? блеснул старик живым глазом. И погрозил пальцем: А ты, я вижу, не простой.
А кто простой? Простые нынче только в музеях за стеклами стоят.
Раньше люди лучше были, что ли?
Конечно, лучше, удивился Ефим непониманию столь очевидного. Раньше по подвалам не надо было прятаться. И по червонцу за бутылку с нашего брата не драли.
Старик сморщился, и Ефим подумал заплачет.
Только-то? Измельчал человек, бутылке молится. На таком-то месте. Святое это место, ты хоть знаешь? Все равно, что Голгофа, символ мученичества.
Ты про церковь?
Не церковь, а Храм, сколько тебе говорить? Памятник мирового значения.
Чего ж его сломали, если мирового?
Именно поэтому. Все ведь русское ломали. И храмы, и традиции, и культуру.
Кто?
Будто не знаешь? Впрочем, откуда тебе знать? Память-то вон как вышибали лозунгами, да страхом, да водкой
Зар-разы! Я бы!..
Ладно хвастать.