Жил я славно в первой трети
Двадцать лет на белом свете
по учению,
Жил безбедно и при деле,
Плыл, куда глаза глядели,
по течению.
Заскрипит ли в повороте,
Затрещит в водовороте
я не слушаю.
То разуюсь, то обуюсь,
На себя в воде любуюсь
брагу кушаю.
И пока я наслаждался,
Пал туман, и оказался
в гиблом месте я
Взвыл я, ворот разрывая,
«Вывози меня, Кривая,
я на привязи!
Мне плевать, что кривобока,
Криворука, кривоока,
только вывези!»
«Две судьбы»
В сказках, притчах и побасенках В.В. мы встречаем зарисовки, напоминающие картины из «Истории одного города» М.Е. Салтыкова-Щедрина. Жизнь замешана на бессмыслице, нелепости, и все настолько привыкли к ней, так приноровились к неистребимой нужде и тупому беспутству, что, кажется, ничего иного им и не надо:
Тра́ву кушаем,
Век на щавеле,
Скисли душами,
Опрыщавели.
Да еще вином
Много тешились,
Разоряли дом,
Дра́лись, вешались
Свой дом сами же и разоряли. Оттого он и стал таким:
Кто ответит мне
Что за дом такой,
Почему во тьме,
Как барак чумной?
Свет лампад погас,
Воздух вылился
Али жить у вас
Разучилися?
«Старый дом»
Душу, сбитую утратами да тратами,
Душу, стертую перекатами,
Если до́ крови лоскут истончал,
Залатаю золотыми я заплатами
Чтобы чаще Господь замечал!
«Купола»
Однажды выпиваю да и кто теперь не пьет!
«Невидимка»
Пьют шахтеры, расслабляясь после тяжкого труда в забое:
Сидели, пили в разнобой
«Мадеру», «старку», «зверобой»
«Случай на шахте»
Пили мы мне спирт в аорту
проникал,
Я весь путь к аэропорту
проикал.
«Инструкция перед поездкой за рубеж»
Мишка тут же впал в экстаз
После литры выпитой
«Мишка Шифман»
такая рвань
И пьют всегда в такую рань
Такую дрянь!
«Диалог у телевизора»
Пьет и тот, кого «рванью» никак не назовешь, «ответственный товарищ», хозяин кабинета, имеющий власть вызывать туда людей «на ковер». Этот тоже пьет, и все отличие от Вани пьет, надо полагать, что-то такое, что «дрянью» не считается, а бутылки извлекает из книжной полки («Прошла пора вступлений и прелюдий»). Пьют участники охоты на кабанов излюбленной молодецкой потехи больших начальников и бывших фронтовиков:
Шум, костер и тушенка из банок.
И «охотничья» водка на стол.
Только полз присмиревший подранок,
Завороженно глядя на ствол.
«Охота на кабанов»
Ох, у соседа быстро пьют!
А что не пить, когда, дают?
«Смотрины»
В Ленинграде-городе
у Пяти углов
Получил по морде
Саня Соколов:
Пел немузыкально,
скандалил.
Ну и, значит, правильно,
что дали.
«Зарисовка о Ленинграде»
Ой, где был я вчера не найду днем с огнем!
Только помню, что стены с обоями,
И осталось лицо и побои на нем,
Ну куда теперь выйти с побоями!
«Ой, где был я вчера»
Нету мочи, нету сил,
Леший как-то недопил
Лешачиху свою бил
и вопил:
«Дай рубля, прибью а то,
Я добытчик али кто?!
А не дашь тогда пропью
долото!»
«Лукоморья больше нет»
Освоились быстро,
Под видом туристов
Поели-попили в кафе «Гранд-отель».
Но леший поганил
Своими ногами
И их попросили оттель.
Не отстают и их городские собратья:
Намокший, поблекший,
Насупился леший,
Но вспомнил, что здесь его друг домовой,
Он начал стучаться:
«Где друг, домочадцы?!»
А те отвечают: «Запой».
«От скушных шаба́шей»
Вход свободен, но
Если пьешь вино,
Не настойки,
То ступай в Пасси
Здешний эликсир
Зол к нестойким.
«Бистро»
У нас же пьющий норовит оправдать этот род жажды какими угодно резонами, начиная с заботы о благополучии государственной казны и вплоть до «медицинских» показаний: «У вина достоинства, говорят, целебные» («Песня-сказка про джинна»). Чаще же это оправдание бывает самое простое, как у Вани:
Придешь домой там ты сидишь!
Ну и меня, конечно, Зин,
Все время тянет в магазин,
А там друзья Ведь я же, Зин,
Не пью один!
«Диалог у телевизора»
С большой зоркостью разглядел В.В. и другую повальную страсть соотечественников зависть к ближнему. Десятилетия всеобщего уравнения в нужде, оттеняемого привилегиями власть имущих и их челяди, воспитали в них агрессивное неприятие всякого достатка или жизненного успеха соседа, особенно если он добился их своим трудом, умом или талантом. Эта страсть оказалась ныне одним из главных психологических препятствий к созданию в стране нормального, цивилизованного уклада жизни. В те недавние времена, когда об этом у нас не особенно задумывались, полагая, верно, что так уж водится у всех народов от века, поэт внушал нам, насколько поражено наше общество этой опасной душевной чесоткой. Человек места себе не находит, наблюдая, Как кто-то другой устроил себе более сносную жизнь, чем его собственная: